Ещё – старый, пыльный бетон. Давным-давно (кажется, тогда ещё даже не родилась Марти), весной, родители взяли нас на прогулку в овраг за холмами, на реку, чтобы устроить пикник. Машины у нашей семьи не было, поэтому идти пришлось долго, а термос, перекинутый через плечо на манер сумки, тянул меня за спину и грозился опрокинуть назад. Но как только мы добрались до пункта назначения, я ясно осознала, что нелёгкий путь того стоил. Насколько я могу помнить, вид предстал потрясающий: сочная, только выпустившая молодые побеги зелёная растительность, маленькая речушка со стеклянной водой, такой чистой, что можно было пить, масса оставшихся ещё с осени пожухлых листьев под сапогами и деревья, деревья, которые, чудилось, были повсюду, они нависали над этим чудесным местом, словно купол, и изредка, как бы озорничая, одаряли странников свежей, студеной росой. А в довершение картины, возле небольшой открытой полянки, где решено было остановиться, лежала совсем забытая, давно уже поросшая густым мхом бетонная труба. И я, помнится, так её облюбовала, что не хотела вылезать наружу, заявляя, что я – лесной эльф и подношения в виде жареных сосисок нужно передавать непременно в моё логово. Конечно, мама не стала меня огорчать, и в широком, диаметром около метра, отверстии оказалась просунута рука с бумажной тарелкой…
Запах этой самой трубы, такой влажной, безмятежной, давно уже позабывшей ощущение грубых человеческих рук, отпечатался у меня в памяти как незыблемый символ спокойствия и несокрушимости.
И в середине, ближе к концу, восьмидесятых запись обонятельных образов, аналогично записи песни на пластинку, не прекратилась. Напротив, мобилизовалась и отправилась на хранение старая информация, освободив массу ячеек для новой. Вместе с переходным возрастом пришла и способность к более детальному запоминанию и анализу.
Ощутимее всего мою тогдашнюю память поцеловал прозрачный и лёгкий воздух ранней летней ночи, когда ты и шевельнуться лишний раз боишься, чтобы не спугнуть мимолётную атмосферу покоя, когда уставшая за день природа только начинает погружаться в неглубокую, но от этого не менее сладкую дрёму. Тогда я предложила Грейди пойти в поход и переночевать на лугу, на что тот ответил бессменным согласием юного авантюриста. Сначала мы попробовали честно отпроситься у родителей и, получив твёрдый отказ (всё-таки дети, одни, под открытым небом) приняли решение улизнуть самим и вернуться утром. Глупо, конечно, но нам, так или иначе, нравилось наживать себе приключения. И, чего уж там, было восхитительно, замечательно, прекрасно, мы рассказывали друг другу страшилки, сидя на покрывалах, и даже сумели запалить костерок. Так продолжалось около пары изумительных часов. Так продолжалось ровно до того момента, как нас отыскал раскрасневшийся от злости папа…
