— Что у нас там, Шура? — спросил он, — без очечков нихрена не вижу!
— Это Шут, дядь Вось, — отвечаю я ему, карабкаясь через огромное тело, обдирая ладони о местами встопорщенную чешую, — но она вверх ногами!
— А я знал, — улыбается он в ответ и произносит почти с гордостью, — знал, что ты бестолочь!
— А какая вторая карта? — почему-то это становится важно, — какая вторая, дядь Вось?
— Вторая…
И конечно тут я просыпаюсь. Солнце уже показалось из-за горизонта, и я, забыв о дурацком сне, подскочила с кровати. Схватила с рабочего стола, заваленного бумагами не хуже, чем у главреда, кружку с уже остывшим вчерашним чаем и потопала вниз. Чай покрылся пленочкой, на внутренней стороне кружки остались коричневые кольца — но новый я заваривать не буду. И вовсе не потому, что тороплюсь. Если бы я торопилась, то бежала бы по ступенькам, а я спускалась чинно и с неторопливым достоинством!
Раш уже сидел на ступеньках, сидел, будто на троне, весь такой расслабленный, величественный. Он занимал почему-то больше пространства, чем обычно.
— Доброе утро, — сказал от каким-то особенно доброжелательно-отстраненным тоном.
— Доброе, — ответила, присаживаясь рядом.
Мне казалось, что у него что-то случилось. И я стояла перед очень серьезным вопросом: спрашивать или не спрашивать? С одной стороны, чужие переживания меня, в общем-то, волнуют только в контексте работы. Удивительно и даже дико, что я вообще сейчас задаюсь этим вопросом. Что бы у него не случилось, меня это не касается и не особо-то и волнует.
Может он в собачью какашулю наступил и теперь грустит, и если так, то подробности мне не сильно интересны. А может, его бросила жена, и тогда мне придется слушать тоскливую бессмысленную историю о том, как он несчастлив и как несправедлива жизнь, и тогда уж лучше послушать про собачьи какашули, которые кто-то злостно оставил вот прямо специально у него на дороге с единственной целью — испортить ему обувь и настроение. Короче говоря, я была уверена, что не хочу знать, из-за чего от него веет вселенской тоской с налетом гордого смирения жестокой судьбе.
Но откуда-то же во мне взялся порыв его спросить, хотя это однозначно не принесет мне никакой пользы. А этот вопрос: у тебя что-то случилось? — я задавала только когда допускала, что информация может быть полезна, ну или хотя бы интересна.
Ладно, потом разберусь, на кой черт мне оно надо.
М-м-м… Раш? — позвала я, он повернул ко мне невыразительное лицо, которое я бы ни за что не узнала в толпе, — у тебя…кхм, что-то, — давай, Шура, рожай! — что-то случилось?
