Пока сын роется в холодильнике, я набираю номер офиса.
— Глория? Это Алекс.
— Здравствуйте, мистер Мельченко!
— Глория, пожалуйста, найди в экономическом отделе сотрудника. Алевтина Гуревич её зовут.
— Эл? О, мистер Алекс, разве вы не знаете?
— Что — не знаю? — я теряю терпение.
— Такая трагедия… Около двух месяцев назад прямо здесь, возле офиса, её сбила машина…
Стены сужаются, а в глазах темнеет. Резкая вспышка боли выстреливает в моей голове, и я больше не чувствую рук и ног, не могу управлять своим телом. Обрушиваюсь на пол с единственным желанием побыстрее сдохнуть, чтобы никогда ничего не чувствовать.
После.
Вся моя жизнь сейчас сосредоточена в этих пяти буквах. Я старательно не думаю о том, что было «до». Теперь у меня есть только «после».
До крови кусаю губы, царапаю ногтями тонкую кожу запястий вокруг заживающих глубоких порезов. Паническое чувство пустоты сосёт под ложечкой, и я кричу — кричу что есть силы — чтобы заглушить эту боль.
На крик прибегает сиделка, следом за ней отец — и сходу отвешивает мне звонкую пощёчину.
— Саша, прекрати! — прикрикивает на меня, но тут же прижимает к себе.
Как маленькую девочку, которой нужна забота и любовь.
Не понимаю, зачем он продолжает это делать? Почему держит в своём доме, хотя спокойно мог оставить меня в дурке. Всем же ясно: я сломалась. Разбилась как хрустальная кукла.
Упала с самой высоты своего непродолжительного счастья, безжалостно отправленная вниз крепкой мужской рукой.
Мне нельзя думать о нём. Эти мысли отравляют мой разум. Чтобы снять болезненное жужжание зудящей отравы, я запускаю пальцы в волосы и вырываю их тонкими прядками.
— Да прекрати же ты! — ругает меня отец и аккуратно обхватывает мои запястья пальцами одной руки. — Хватит, Саш.
«Не Аля». «Не Аля». «Не Аля». — как мантру произношу в своей голове.
Нет больше той девчонки. И не будет никогда. Я всё выдумала. Ничего «до» не осталось. Есть только «после».
Моя новая жизнь началась 22 апреля и длится пока совсем недолго. Всего 1200 часов. 50 дней забвения. 50 дней «после». Жизнь после жизни. Жизнь после А…
Я ни разу не смогла безболезненно произнести — даже мысленно — его имя. Возможно, когда-то эта боль утихнет, и я смогу сесть и проанализировать, что же произошло и как меня угораздило, но сейчас всё, что я знаю, — мне не нравится жить «после», но и смелости довести дело до конца не хватает.
Однажды я попыталась. Ещё там, в Лондоне. Когда вся моя жизнь разделилась безжалостной чертой, никому не понятной траурной лентой, когда безразличный голос дал сухой отчёт о состоянии моего здоровья.
