Дернувшись и издав короткий крик, Эльза падает на пол, держась за горло, словно так она могла остановить кровотечение.
— Перегил, — хрипит она, глядя в потолок. — Я молю тебя о помощи…
Наемник садится рядом, внимательно глядя ей в глаза. Затем он направляет свой взор к потолку, будто желая посмотреть, на что смотрит Эльза, но там, естественно, ничего нет. И потому он снова смотрит на нее.
— Твое сердце бьется в три раза чаще, — констатирует он, — потому что ты теряешь много крови. Очень скоро кровопотеря будет такой сильной, что твое тело онемеет. Ты перестанешь дышать, и свет в твоих глазах угаснет. И все это… из-за прихоти посмотреть на мое лицо. Вместо того, чтобы жить дальше, ты попросту умрешь здесь. Прямо на этом грязном полу…
Не из-за прихоти, — понимает ассасинка. Но какая теперь разница? Кому-то она стала больше не нужна, и от нее избавились. Как от изношенных сапог.
Дыхание Эльзы прекратилось. Ее маленькие детские ручки медленно спустились на пол, коснулись его локтями, а затем разогнулись и безжизненно плюхнулись вниз.
— Да проводит тебя к твоему Богу Мрачный Привратник, — закрыв ей веки, наемник встал, а затем подошел к лежащей на полу карте, десятке черепов. Поднял ее и отнес к столу. Замешал эту карту, а также свой туз, обратно в колоду. — Мне не платили за твое убийство — лишь за поимку. Но заказчице ты вряд ли теперь понадобишься, — он многозначительно посмотрел на труп Эльзы. — Посему, я бы мог тебя отпустить.
Ассасинка знает, что этому не бывать. И потому ни на что не надеется.
— Однако, — говорит он и садится перед ней на пол. Колоду размещает между ними. — Ты тоже видела мое лицо. А у меня есть правило. Любой, кто его видел, должен умереть. Если Колесо Слепых не решит иначе. Ибо я — не судья. И не мне дано выбирать, будешь ли ты жить, или же умрешь. Я — кара Господня. Но случай… слепая удача — сама справедливость, Его воля. Истинно судья бесстрастен именно тогда, когда он слеп. Именно поэтому в моих краях тех, кто выносил приговор, ослепляли. Пронзали их глаза раскаленными кинжалами. Добровольно!
Ассасинке нечего на это сказать.
Хотя…
— А не проще ли просто брать слепых?
Мужчина отрицательно качает головой. А затем нежно убирает мокрую прядь, прилипшую к ее лицу, за ухо. Он нежно проводит по щекам ассасинки обеими руками и поправляет ей прическу, вытирает слезы. Черт! Она все-таки прослезилась!
— Тот, кто был слеп, будет слеп во всем, но тот, кто будет ослеплен ради великой цели, прозреет!
