Помыв после вчерашнего Галкиного обжорства посуду, выпив прямо из бутылки остатки шампанского, увы, уже выдохшегося и теплого, легла на кровать и, развязав халат, подставила грудь мифическому купидону.
— Ну, пальни! — попросила я шепотом. — Пусть хоть приснится то, что люди получают даром.
Купидон, наверное, показал фигу, потому как грудь только замерзла, превратив соски в камешки.
— Эх, ты! — поругала я крылатого засранца и повернулась на бок. Сложила ладони под щекой и уставилась в окно, где опять валил снег.
А хотелось в Африку, под солнышко. Или к какому-нибудь жгучему мачо под бок.
В доме стихло, за стеной перестал орать телевизор, шины все реже шуршали по шоссе, а сон не шел.
«Любарум!» — вспомнила я и, сунув ноги в тапочки, побежала на кухню.
— Раз, два, три, четы, пять! Сон — не сон приснись опять!
— Где ты ходишь, женщина?
У костра сидел мужчина. Красивые руки расслабленно покоились на его коленях, а на груди лежали две толстые, перевитые кожаными ремешками, косы. Прямой пробор иссиня-черных волос открывал высокий смуглый лоб. Опушенные длинными ресницами глаза, которые в женских романах называют не иначе как «бархатистые», смотрели на меня в упор.
Спасибо тебе, Господи!
Вот послал, так послал.
Чингачгук.
От волнения вспотели руки, и я вытерла их о замшу. Посмотрела вниз — на мне интересного покроя туника, по обеим сторонам лица прямые шелковистые волосы. Черные… как сама ночь, которую освещают лишь всполохи огня.
Пошевелила головой, волосы тугой волной соскользнули за спину.
Да я красотка!
— Время познакомиться с невестой, — возвестил между тем Чингачгук и поднялся.
— Я готова! — шагнула к нему навстречу, чувствуя, как кончики волос при ходьбе бьют по попе. Так непривычно. Так возбуждающе.
Чингачгук поднял руку, и я заворожено уставилась на его торс, где круто бугрились мышцы, а любимые всеми женщинами кубики устроили парад, зарисовавшись по обе стороны от рельефной тропинки, которая ближе к поясу кожаных штанов обрастала курчавой порослью…
— Куда ты смотришь, женщина?!
Окрик заставил поднять глаза.
Боже, какие губы!
— Твое дело восхвалять богов плодородия, чтобы они в первую же ночь послали мне сына!
О, это я с удовольствием! И песнь богам спою, и в первую же ночь постараюсь отдаться с душой.
«Молчи, дура! Молчи, что не девственница! Никаких вопросов!» — ущипнула я себя за руку. Интересно, а в этом сне тоже культ первой брачной ночи с непременным участием непорочной невесты или индейцы на это смотрят сквозь пальцы?
