— Ну что? — спросила она, когда Гошка уехал. — Опять ничего не вышло?
— Нет, — Лизка отшвырнула лопату. — Не вышло.
— Ну а что ты ему говорила? Опять на полдома намекала?
— Намекала, — призналась Лизка.
— Ах, Лизка, Лизка! Кто ж так делает? Разве такого парня заманишь этим?
— А чем же его замануть?
— Не знаю, — вздохнула Санька. — А если б знала, так не сказала бы.
— Это почему?
— Самой пригодилось бы, — тихо сказала Санька. Лизка испуганно посмотрела в глаза подруге.
Санька отвернулась. Она долго смотрела в сторону Поповки, туда, где скрылась Гошкина машина, и не сразу услышала тихие всхлипывания.
— Ты что, Лизка? — кинулась она к подруге.
Лизка уткнулась мокрым лицом в траву и ничего не отвечала. Санька легла рядом.
— Ну что ты, Лиза? У меня ведь тоже ничего не получается. Ты хоть ему говоришь. А я и этого не умею.
Лизка села, утерлась подолом и, все еще всхлипывая, улыбнулась широкой улыбкой:
— Помнишь, Саня, я тебе рассказывала, сколько у меня парней было? Так все это неправда. Только один парнишка был, Аркашка Марочкин, Тихоновны сын. Билеты в кино покупал. А потом на службу ушел. Так с тех пор никого и не было.
Лиза замолчала и, сорвав желтый цветок одуванчика, стала рассеянно обрывать мягкие лепестки.
— Ну и что, ты уже забыла Аркашу? — тихо спросила Санька.
— Я‑то не забыла, он забыл. Как первый месяц служил, одно письмо прислал — и все. Я ему еще штук шесть посылала, а от него ни ответа, ни привета. Да чего говорить! Им, мужикам, лишь бы обмануть, а наш брат — баба — всегда страдает.
— А может, у него времени нет письма писать? Может, с ним что случилось?
— Нет, — сказала Лизка и молоком, выступившим на обрыве стебелька, стала писать на руке слово «Аркадий». — Матери–то он пишет. Вчера иду мимо, а Тихоновна: «Зайди, говорит, на момент. Чего покажу». Фотокарточки показывала. Аркашка прислал. На танке сфотографированный, на котором ездит.
В этом году колхоз заложил двадцать два дома для переселенцев и молодоженов. На стенах некоторых домов уже лежали пожелтевшие от солнца стропила, для других домов еще только заложили фундамент.
На строительной площадке никто не работал. Возле четвертого справа дома стояла голубая «Волга» председателя колхоза Петра Ермолаевича Пятницы. Восемнадцать строителей (в Поповке их называли «шабашники») окружили председателя и слушали своего бригадира Потапова, высокого и худого мужика с усиками.
Гошка поставил машину возле растворного корыта и крикнул строителям, чтобы шли разгружать. Никто не отозвался. Только рыжий и рыхлый, похожий на женщину каменщик Валентин, не оборачиваясь, махнул рукой — подождешь. Гошке тоже нужен был председатель, и он вылез из кабины.
