Коди хотелось рассказать о своих переживаниях хоть кому-нибудь. Немного приподнявшись, он посмотрел в сторону костра, в надежде увидеть там человека. Языки пламени странно манили. Спустя пару секунд парень встал с покрывала и поплёлся на свет.
У огня действительно кто-то был и сидел на земле, облокотившись на упавшее бревно. Кожаные, светло-коричневые штаны, белая свободная рубашка и длинные каштановые волосы. Это была Маргарет, она держала в руках флакон. Открыв его, она взяла немного жидкости на свой палец, а затем провела им по своей шее. Повторив это несколько раз, девушка закрыла и убрала флакон обратно в мешочек.
Как только Коди вышел к центру лагеря, Маргарет сразу же его заметила.
— Ты почему не спишь? Потом опять будешь ныть, что не выспался.
— Я только что проснулся и не смог заснуть обратно.
Тяжёлый вздох. Маргарет переживала, что мальчишке может быть нелегко прижиться в их отряде, но не подавала виду.
— Тебя что-то беспокоит?
Коди опустил голову, не зная стоит ли говорить ей о своих проблемах. Маргарет выглядела недовольной.
— Садись уж, и давай, рассказывай, что у тебя там.
Неожиданно её настроение изменилось. Она стала мягче, а её тон звучал заметно добрее.
Коди подошёл ближе к девушке и сел примерно в метре от неё.
— С того дня, когда Вы спасли меня… Мне сказали, что моя одежда сгорела и у меня было полно ожогов.
— Да, всё именно так.
— Я горел, и я не чувствовал этого. Вообще, с того дня я не чувствую боли.
Маргарет протянула свою руку к его лицу и, взяв его за щёку, стала тянуть.
— Ховпажа… фто Вы делавете?
Отпустив его щёку, Маргарет к ней присмотрелась. Щека покраснела, значит ему должно было быть хоть немного больно.
— Ну как?
— Что как?
— Больно?
— Я же сказал, что не чувствую боли, только то, что вы пытались что-то сделать с моей щекой…
— Мне нужно было в этом убедиться. Теперь я уверена, что ты говоришь правду.
Маргарет задумалась. Ещё никогда раньше она не сталкивалась ни с чем подобным. В теории это могло быть проклятие Посредника, но в округе уже давно их не видели. Даже посредники с земель изгоев на севере не заходили на территорию Дансарии больше тридцати лет.
— В тот день я словно умер и перестал чувствовать. Я не чувствую боли, я не могу грустить, как мертвец какой-то… Я даже не могу скорбеть по собственной матери!
Тон Коди всё повышался. Нотки гнева играли в его ломающемся голосе. Девушка впервые видела такого Коди. Ей казалось ненормальным то, что он вёл себя так, словно ничего не случилось, но не могла сделать какой-либо вывод. Она слишком мало знала о нём и об отношениях в его семье и от этого невольно вспоминала свою семью.
