– Отвали, – отталкиваю «черный пиджачок» и продолжаю орать: – Лу-и-за!
Вокруг глухая ночь. Небо затянуто плотными тучами, яркая луна прячется за ними.
Я стою в одной футболке, куртка валяется в машине. Температура воздуха болтается где-то у нуля. В руке бутылка бренди, а в голове полный крах. Там болото. Склизкое, мерзкое, мокрое. Я практически не отдаю отчета своим действиям.
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем она появляется на улице. Час, два или пара минут.
Лу шагает по вымощенной камнем дорожке. На ней пижамные штаны и теплая осенняя куртка цвета розовой сладкой ваты.
– Клим, – таращится на меня как на призрака, – ты пьян? Боже. Пошли в дом.
– Нет, выходи гулять, Луиза. Выходи, – не перестаю орать.
– Хорошо, но мне нужно переодеться. Пойдем в дом, я быстро.
Мое пьяное сознание не воспринимает ее слова. Я стараюсь вычленить из них хоть какую-то разумность, но не получается. Трясу головой, а ее рука уже касается моей. Лу тянет меня к дому, и я иду туда за ней.
Поднимаюсь по винтовой широкой лестнице в ее комнату. Как только мы оказываемся внутри, хлопаю дверью и прижимаю Лу к стенке. Она вздрагивает, ошарашенно смотрит мне в глаза. Боится. Отступаю и ставлю на прикроватный столик бутылку. Падаю с ногами на кровать. Не разуваюсь.
Луизка поджимает губы и стоит не шевелясь.
– Ты, – тычу в нее пальцем, – жалкая лгунья.
– Что?
– Ты выходишь замуж, – усмехаюсь, – и молчишь об этом.
– Я просто… я думала сказать позже.
– Мне плевать. Просто ты будешь самой масштабной дурой в этой вселенной, если станешь Витькиной женой.
– Ты пришел меня оскорблять?
– Я? Нет. Я пришел открыть тебе глаза.
– Полтора месяца делал вид, что меня не существует, а теперь напился и приперся в мой дом? Благодетель. Справлюсь как-нибудь без тебя.
Луизка тяжело дышит, ее ноздри раздуваются. Она злится. Кидается в меня подушкой и вылетает из комнаты, громко хлопнув дверью.
– Ну и вали, – ору вслед, а минут через пять чувствую, что не могу встать. Сон в этот раз одерживает верх.
Утром на меня выливается ведро холодной воды. Лу мстит за ночь и без зазрения совести опрокидывает на меня эту чертову емкость ледяной жидкости. Литров десять.
Матерюсь, подрываясь с кровати.
– Совсем больная?
– Доброе утро, – Луиза приторно улыбается и ставит ведро на пол, – завтракать будешь? Нам через тридцать минут нужно быть в университете.
– Что? – часто моргаю и все никак не могу перебороть свое похмелье даже на каплю.
– В душ, есть – и на учебу, Мел… Вяземский, – говорит громко и очень звонко.
