Психуя и мечтая сжечь невыносимого преподавателя, который почему-то решил, что может сначала воспользоваться мною, а затем насмехаться, я рванула из аудитории.
Глаза застилали слезы.
Да, меня душила обида. Потому что я не сделала Измайлову ничего плохого. Тот раз, когда я потеряла рассудок от страсти, был добровольным. Мы оба этого хотели. Мы оба задыхались от желания, что рвалось наружу.
Будто он не срывал с меня одежду. Будто это не его пальцы оглаживали внутреннюю сторону моих бедер.
Почему тогда он ведет себя так, будто я натворила что-то непростительное?
Строит обиженного и оскорбленного.
Козел!
Ноги сами понесли меня обратно в аудиторию. Злоба застилала глаза кровавым маревом, и дверь я открыла с ноги. Измайлов даже не повернулся, будто разъяренные студентки ежедневно врывались к нему на экзамен.
— Знаете что, Станислав Тимофеевич? — Я опасно надвинулась на своего мучителя. — Подавитесь вы своей четверкой по сопромату. Мне плевать, что вы себе надумали. Засуньте её себе в…
Я бы с удовольствием закончила фразу. А что? Пусть Измайлов знает путь, по которому его ждут. К сожалению, не смогла. Кошелев оперативно вскочил со стула и пинками оттащил моё брыкающееся тельце к выходу.
— Иванова, закрой рот, — прошипел он, тряхнув меня за плечи. — Ты хочешь, чтобы этот упырь совсем озверел и опять всех нас прокатил с экзаменом?
— Да начхать! Почему он издевается надо мной?! Чем я заслужила?..
— Потому что ты реагируешь на его выпады, — Серега притянул меня к груди и похлопал по спине. — Ну-ну, прекращай. Такие, как ты, не плачут.
— Такие — это какие? — оскорбилась я.
Ущербные? Глупые? Неадекватные?
— Сильные и независимые женщины, — улыбнулся Кошелев. — Всё, проваливай. Вечером приду с вином и чипсами. Будем заедать твоё горе. Договорились?
— Ага…
Он ушел, а я осталась стоять посреди коридора, всхлипывая и думая о том, что не хочу быть сильной. Мне так нравилось чувствовать слабость. Нравилось таять в руках. Нравилось задыхаться от ласки и ощущать, как внизу живота полыхает пожар.
Мне нравилось принадлежать мужчине, который только что в очередной раз втоптал меня в грязь.
* * *
На моей кровати лежал плюшевый мишка, весь вид которого выражал крайнюю степень психического расстройства. Левый глаз косил, бледно-розовый язык вывалился изо рта. В лапах медведь держал кособокое сердечко.
Я подняла чудовище и увидела под его задницей записку:
Мишка от Мишки. Сходим на свидание?
— Это кто притащил? — уточнила, смутно догадываясь, какой именно «Мишка» может быть замешан в подобной пакости.
