— Военным… — желание оправдать какие-то ожидание девчонки было в новинку и так неуместно, как розовый бантик на волкодаве, — …шпионом.
— Ты был здесь, да? Поэтому знаешь язык и город?
— Да.
Она помолчала, но молчать вовсе не собиралась. А мне хотелось ее слушать.
— Никогда бы не подумала, что сюда можно попасть по собственному желанию.
— Никогда бы не подумал, что можно попасть туда, где провел пять лет… Не знаю, что страшнее.
— Расскажешь? — Чувствовала, что ступает по минному полю, и была права.
— Что именно?
— Как ты выдержал…
— Ты правда хочешь знать?
Я не был готов к тому, что она ответит.
— Это часть тебя, мне важно знать…
И я не нашел и капли лжи в ее словах. И не знал, что с этим делать. Радоваться, что ей есть до меня дело?
— Меня выловили в первый день возвращения домой после Кармадона. Я дико устал и был расстроен очередной ссорой с братом, к которому поперся как только приехал. Помню только темный проулок, которым шел в сторону центра… А потом жуткая боль между лопаток и темнота. — Я усмехнулся. — Мы даже здесь не стреляли южанам в спину…
Она судорожно сглотнула, слушая мой рассказ, как ребенок страшную сказку на ночь.
— …Здесь, на Юге, кстати, все предельно понятно и честно. — Я не знал, что еще ей сказать. Внезапно почувствовал себя каким-то инвалидом без языка. О чем говорят с девушками? — Там, в Крайтоне — настоящие выродки, играющие властью… А выдержал я только благодаря каким-то инъекциям, лишающим желаний и сожаления. Меня приводили в себя только перед очередным свиданием.
— Свиданием? — пришибленно переспросила она.
— Мне водили женщин, — с интересом следил за ее эмоциями, — надеялись, что начну размножаться… — Я усмехнулся. — А ты сегодня предпочла спасти ту тварь, которая в этом участвовала.
Она прикрыла глаза, хмурясь. Да, милая, реальность — она такая, суровая. Хотя девочке со скальпелем в руках вряд ли жилось легче.
— А ты? Кроме какой-то болезни с хитрым названием и неудачи с практикой… — Я спохватился, что это могло прозвучать пренебрежительно: — В смысле…
— Я жила в Крайтоне всю жизнь, росла в приюте…
— В приюте? — опешил я.
— Да, — спокойно кивнула она. — Я не знала родителей. Потом школа, потом повезло поступить в Медицинскую Академию… А потом вот эта болезнь все перечеркнула.
— Ты говорила, руки не дрожат, — вспомнил я.
— Не знаю, почему, — пожала плечами она.
Я пытался выскрести из памяти что-то, что могло быть ответом на ее вопрос. Кажется, ее выздоровление действительно возможно из-за нашей связи. Но я не стал озвучивать этого. Примирить ее с собой вот так вот стало неприемлемым.
