Жуткие крики, которые доносились из кроватки, усилились. Они заглушали звук мобиля и стук сердца женщины. «Странно, что сердце бьется. Я же умерла», — успела подумать Настя, подходя к "детям". Два сморщенных и сине-красных от продолжительного крика комка не вызвали у Шиловой любви. Только Страх и Брезгливость правили душой женщины. Комки еще страшнее заверещали и замерли. Существа смотрели перед собой глазами, затянутыми туманом. Насте казалось, что он засасывает ее душу, как воронка на речке. «В таком водовороте дядя Степа летом тонул», — успела подумать женщина, как в следующую секунду раздались булькающие звуки. Настя не подозревала, что младенцы способны на такое многоголосье.
— Больше любви! — кричал незнакомец, радостно пританцовывая рядом.
Настя прикрыла глаза и выдохнула. Она широко улыбнулась и решительно протянула руку к одному из крикунов. На ощупь дитя оказалось еще более мерзкое, чем на вид. Его тело было холодным и липким. Хотелось вытереть руки о сорочку, но Шилова намеревалась пройти тест, чтобы возродиться и забыть об этом ужасе.
— Возьми его! — скомандовал незнакомец. — Вот так. Головку придерживай. Прижми к себе! — не успокаивался он. — Понюхай!
— Зачем?
— Не знаю. Так все матери делают!
— Хорошо, — согласилась Настя, считая просьбу нелогичной.
— Вкусно пахнет?
Шилова сморщила нос, но вовремя вспомнила о миссии. Улыбнувшись, как полоумная, женщина быстро-быстро закивала.
— Правда? — с насмешкой спросил незнакомец. — Чем?
Настя хотела сказать то, что не раз слышала от своей матери. Как будто все детки пахнут топленым молоком, а вместо этого произнесла: — Мочой и кислятиной.
— Мочой? Ух, ты! Считай, что в Венецию попала! — провозгласил волосатый. — Ладно, позже увидимся.
— А как же любовь? Я же еще…
— Потренируйся пока. Покорми их.
Незнакомец скрылся за дверью вместе со своим «проводом».
— Покорми. Просто сказать! Как же это делается?
Шилова только приложила комок к левой груди, как он сразу впился в нее беззубыми деснами. В ту же секунду Насте захотелось оторвать сморщенную пиявку и отшвырнуть ее подальше от себя. С каждым глотком ее душа опустошалась в два раза быстрее груди. Пустоту заполняла ненависть и отвращение. Ей казалось, что это вовсе не ребенок кормится, а старый лысый насильник играется со своей жертвой. Особенно раздражало, когда ребенок засыпал и еле ощутимо елозил ртом по соску. Хотелось кричать и выть. Настя мечтала забраться в душ, чтобы смыть эти мерзкие ощущения с тела.
