Баккара приказала отогреть ей ноги и, взяв ее за маленькие ручки, стала обогревать их в своих руках.
- Я покажу тебе, дитя мое, комнату, в которой ты будешь спать,- сказала она,- эта комната подле моей спальни.
Баккара отворила дверь и ввела девочку в маленькую комнату, убранство которой состояло из железной кровати, стола, двух стульев и белых занавесок над окном и над кроватью.
Дитя пришло в восхищение.
- Я научу тебя читать и писать, - продолжала она, - а после этого я научу тебя шить и вышивать…
- Научите меня всему, чему угодно, моя милая барыня,- отвечала маленькая еврейка,- я буду делать все, что вам угодно… Вы такая добрая!
Баккара хотела поцеловать малютку, чтоб поблагодарить ее за этот ответ, как вдруг она услышала звон колокола во дворе.
Особы, посещавшие госпожу Шармэ, священники, старые дамы-благотворительницы и начальники богаделен, никогда не являлись к ней после пяти часов. Следовательно, это было необыкновенное посещение, по делу, вероятно, нетерпящему отлагательства й очень важному, по крайней мере, так показалось ей.
На всякий случай госпожа Шармэ позвонила и велела старой служанке присмотреть за девочкой.
- Поди погрейся, дитя мое, в кухне, - сказала она,- ты начнешь заниматься с завтрашнего дня. Женевьева сейчас сходит с тобою в магазин и купит для тебя белье и одежду.
В то время, как девочка выходила с Женевьевой через потаенную дверь в людскую, единственный, слуга дома ввел одну женщину через парадный вход.
Эта женщина была Вишня.
Госпожа Роллан редко виделась со своей сестрой, несмотря на их взаимную привязанность. Днем Баккара почти никогда не была дома, а вечер Вишня проводила со своим мужем, которому она старалась помочь забыть усталость дневного труда своею предупредительностью и милыми выходками.
Баккара приезжала иногда к Вишне рекомендовать молодых девушек, бедных работниц, не имеющих работы, отцов, не имеющих средств содержать семейство, и которых Леон принимал в свою мастерскую.
Удивление старшей сестры было чрезвычайно, когда к ней приехала в сумерки младшая сестра, но ее удивление, превратилось в беспокойство, когда она разглядела ее.
Вишню нельзя было узнать. Она уже не походила на свежую, прекрасную молодую женщину, на лице которой сияло тихое счастье и улыбка любимой супруги и счастливой гордой матери. Вишня стала бледна, она похудела, ее глаза впали и вокруг них образовались темные круги; ее губы посинели, ее взгляд померк, все ее движения изобличали страдание… Она бросилась в объятия сестры и сказала ей изменившимся голосом:
