— Вперёд! — распорядился конвоир, и я неспешно зашагал по коридору.
Неспешно — не из желания потянуть время, просто лишённые шнурков кроссовки едва держались на ногах. Но поднялся как-то на второй этаж, уткнулся лицом в стену рядом с нужной дверью.
Конвоир доложил обо мне и завёл внутрь, а после по распоряжению хозяина кабинета избавил от наручников.
— Присаживайся, Сергей, — указал на стул перед заваленными документами и папками скоросшивателей столом высокий и широкоплечий мужчина в штатском, который стоял у сейфа и с интересом меня разглядывал.
Не Козлов. Чуть моложе старшего оперуполномоченного, пожалуй. И незнакомый.
Уже сложившаяся в голове картинка рухнула, и должность хозяина кабинета я, машинально потирая запястья, пропустил мимо ушей, слух резануло лишь сочетание имени и отчества.
Владимир Ильич. Владимир Ильич Угаров.
Не Ульянов-Ленин. Не Козлов.
Сука!
Хозяин кабинета поправил наброшенный на спинку стула пиджак, уселся, облокотился на стол.
— Ну рассказывай, Сергей!
— Что рассказывать? — глухо уточнил я.
— Как ты докатился до жизни до такой, конечно!
— До какой?
— А ты не знаешь?
— Нет, — мотнул я головой и добавил: — Я в институте учусь, так-то…
Угаров взглянул на меня с нескрываемым сомнением и откинулся на спинку жалобно скрипнувшего стула.
— А докатился ты, Сергей, до статей сто двенадцать и сто сорок шесть УК РСФСР.
Я наморщил лоб.
— Сто двенадцатая — это лёгкие телесные, а сто сорок шестая?
— Разбой, — просветил меня хозяин кабинета и веско добавил: — От трёх до десяти.
Разбой?! У меня аж дыхание от возмущения перехватило.
Разбой — это открытое нападение с целью хищения имущества плюс применение или угроза применения насилия. В жизни никого не грабил!
Или… Вспомнился зацепивший меня плечом мужичок, которого вырубил Андрей Фролов, и на спине выступил горячий пот. Неужели по этому эпизоду приняли? Неужели опознали?!
— Припоминаешь? — участливо заглянул в глаза Угаров.
— Нет, — решительно ответил я. — Я никого не грабил.
— Не грабил, — подтвердил милиционер. — Грабёж — это другой состав. У тебя разбой.
— Да ерунда какая-то! Вы о чём вообще?
От искреннего возмущения и волнения голос мой сорвался, это вызвало у хозяина кабинета лёгкую улыбку. Насмотрелся по работе, наверное, на всякие истерики. Только хрен тебе, Владимир Ильич, ломаться не собираюсь.
Угаров положил перед собой ещё не подшитые в папку листок и начал читать, но не весь рукописный текст сплошняком, а лишь выдержки из него:
