Он вытер рот и непонимающе уставился на тело. Потом на Анижу, сидящую на коленях и шипящую от боли и сжимающую свою правую руку.
— Можешь отпустить её, — выдавила она. — Я достала.
— Она что? Умерла? — потрясённо спросил Кальдур, Анижа не ответила, сложилась пополам, стискивая ладонь.
— Розари… — прошептал Кальдур, нашёл её руку и сжал. — Не оставляй нас. Давай же. Ты сильная. Ну, девочка.
Её рука была уже холодной. Не успела, остынь, но уже была чудовищно холодной в сравнении с рукой живого человека. Кальдур всхлипнул, и сжался весь, как от удара кнутом. В его спине, что-то шевелилось и негодовало, рвалось наружу, задыхалось от ярости.
И оттуда же он почувствовал тепло.
Необъяснимое и выходящее за рамки всего, что он чувствовал до этого. Словно рассветное солнце, первое, яркое и жаркое, в последний день зимы, оно прошло от его спины, к сердцу и остановилось на кончиках его пальцев и в ладони.
Розари дёрнулась и вырвалась.
Хрипло вздохнула, её нутро пошевелилось, она сжалась в клубок. Как же ей хотелось закричать от боли и агонии, но она была способна только на слезы. Лоскуты кожи на дугообразной ране сошлись, послышался хруст ребёр, встающих на место, Розари замычала, и Кальдуру показалось, что он слышит её немую молитву, о том, чтобы потерять сознание. На её изувеченное болью лицо было жалко смотреть, но он смотрел. Снова нашёл её руку и сжал.
— Сейчас, девочка, — Кальдур едва унял дрожь в голосе и стиснул её руку. — Сейчас.
Виденье 6
Лучше, чем быть мёртвым
Ночью Кальдур просыпался несколько раз. Тяжело было спать, слыша как рёбра Розари срастаются и похрустывают внутри, как она беспокойно постанывает, и как ходят от напряжения её зубы во сне.
Сон не шёл и к Дукану, он вставал, подкладывал в огонь пару дровишек, сидел и наблюдал, как они тлеют, затем надолго выходил в ночной лес и возвращался пахнувший ароматным дымом. Под утро достал откуда-то бурдюк с вином, задрал Розари голову, заставил глотать, напоил почти до бессознательного состояния и оставил спать. Посмотрел на Кальдура, как на врага и сам допил остатки.
Сутки они проспали или провалялись, отвлекаясь лишь на заготовку дров и приготовление скудной пищи.
Видимые следы от мясницкого разреза, через который Анижа забралась в её нутро, исчезли на третий день. Рана, которую проделал наконечник чёрной стрелы, зарастала куда медленнее, словно нехотя, её приходилось обрабатывать и перевязывать раз в несколько часов. Но Розари стало существенно лучше: жар и испарина покинули её, пятна румянца сменили мертвенную бледность, её зрачки больше не были расширенными, она задышала ровнее, без хрипов, губы стали красными и перестали трескаться и кровоточить.
