Тереза теперь танцевала румбу, раскачивая бедрами, и грудь ее колыхалась как волны. Голос звучал свежо и страстно:
Хочу быть вольной чайкой в небесах,
Хочу летать в просторе над волною!
А в клетке чайка гибнет на глазах,
Пусть будет клетка даже золотою!
Грянул дружный выкрик, и сотня каблуков единым грохотом сотрясла пол.
Тереза, слегка опьяневшая и возбужденная, под треск кастаньет и маракасов проигрыша прошла туда-сюда, презрительно стряхивая оголенными плечами мужские взгляды. Сеньорита подхватила пышный подол и, сверкнув глазами, в два счета запрыгнула на стол. Кружки с бутылками полетели из-под ее туфель, а голос вновь зазвучал среди вина и дыма:
Когда алмазы звезд блестят во тьме,
Когда пришла прохлада,
Когда уснули чайки на волне,
О, как мне верить надо:
Что сердце друга в тишине ночной
В груди, как птица раненая, бьется!
Что не найдет его душа покой,
Пока дорога наша не сольется!
− Почтенные гранды! Если я вижу вас с оружием в это время и здесь… Ой, сеньоры, чтоб мне висеть на суку, не желуди вы сюда приехали собирать! − Початок с радостью заключил перчатку майора в свои ладони. − Тысячу извинений и фургон покаяния. Спустите старику Муньосу его слепые глаза и глухие уши. Сильвилла! Прошу любить и жаловать − вот они, Четыре всадника Апокалипсиса! Скорее усади благородных сеньоров и угости их лучшим, что у нас есть!
Жирная холка Сильвиллы мелькнула за пестревшим бутылками и всякой снедью прилавком. Бросая искоса настороженные взгляды на усевшихся у очага путников, она поставила перед ними единственное в доме столовое серебро.
− Божество мое, − проникновенно, так, чтоб слышали гости, обратился Антонио к жене. − Сегодня у нас праздник! Нашу скромную обитель облагодетельствовали такие люди!.. А посему, − Початок скорбно закатил глаза, − я приказываю тебе, жена моя, принести из погреба лучшие вина, зажарить четырех каплунов и раздобыть и подать орехового масла с хрустящей мокекой.
Антонио многозначительно посмотрел на сидящих за грубым столом гостей, почесал живот, нависавший тяжелым полушарием, и сказал:
− Не бойся, дорогая, сделай поторжественней лицо, я подсоблю тебе в этом.
Сильвилла фыркнула, привычно, как перед боем, засучивая рукава:
− Ну-ну, уж я представляю, как ты будешь корячиться из погреба с корзиной. Свое брюхо, и то не в силах носить!
− Я помогал бы тебе советом! − ничуть не смутившись, с достоинством парировал он.
− Ладно уж, сиди… и развлекай уважаемых гостей, −как от мухи, отмахнулась жена.
