Однако здесь, в Новой Испании, сердце майора за-стучало по-иному. Диего было не узнать… Он стал задумчив и резок в ответах − зеленоглазая Тереза не выходила из головы. Андалузец хранил на губах вкус ее поцелуя, и главное, что смущало, − он не желал его забывать.
И теперь, свершая путь на запад, он вспомнил слова покойного отца: «семья», «постоянство», «дом». От них сквозило уютом и… угрозой потери его личной свободы…
Вдали пыхнула молния, и до слуха путников донесся глухой раскат грома.
− Гони! − Диего приподнял велюровое поле шляпы. −Смотри, чтоб нам успеть до грозы выбрать место!
Возница тряхнул мясистыми щеками и гаркнул:
− Сразу видно, что вы не были в наших краях, сеньор.
− Это почему? − чиркнуло огниво и дрожащий язычок пламени осветил лицо, обрамленное черными кольцами волос.
После малого колебания Антонио оглянулся на рубиновый кончик сигары и, через отрыжку, бросил:
− Я прожил здесь предостаточно, чтобы знать: гроза разродится не ранее, чем через пару часов… И поверьте, сеньор, она пройдет стороной… Словом, у нас еще есть время, чтоб я сдох! Глаза-то у меня на месте, а видят −дай Бог всякому!
Он умело разогнал восьмеркой длиннющий куарто27 и подрезвил лошадей.
Дон, успокоенный ответом, вновь откинулся на спинку сиденья, прикрыл усталые веки; дорога, казалось, не имела конца и не предвещала ничего, кроме опасности. Необозримая альменда, красновато-бурая и безнадежно ров-ная, навевала тоску.
Глядя на открывшиеся бескрайние просторы дикой земли, де Уэльва вспомнил вице-короля, его бледную улыбку, которая не трогала стариковских глаз. Вспомнилось и его жесткое, надменное лицо, и последняя фраза: «Это вам понадобится удача, майор, прощайте».
«Действительно, нагрянули смутные времена. Что ждет Испанию завтра? Взлет? Падение? Былая мощь империи иль горькие воспоминания о ней?..» − в груди защемило. Интуитивно Диего чувствовал близкий запах краха, но разум гнал крамольные мысли.
День уходил в вечность. Гроза действительно прошла стороной. Впереди, на взгрудье холма, лохматилась сиротливая дубрава, и сквозь ажур ветвей раскаленной докрасна подковой пылало солнце, превращая воздух в злато-пунцовую пыль.
Де Уэльва поморщился, щуря глаза, оглянулся назад −и сразу всё изменилось. Холмы и лощины, далекая цепь облаков взялись покоем и ясностью, отчетливо прорисовываясь, как на картине. Закат высвечивал слуг, и они, казалось, пылали среди темной равнины, как три факела в сумрачном зале. Ржавой пыльцой покрылась кривая лента дороги, где карета с лошадьми и возницей отбрасывали густые длинные тени. Рука майора, высунутая в разбитое окно, светилась золотистым ореолом, пронизанная последними лучами солнца.
