Но через минуту случилось то, чего я так страшилась. Он обернулся, по-прежнему сжимая в одной руке ружье, и посмотрел так грозно, что у меня поджилки затряслись.
Эх, как мне захотелось опять упасть в обморок, чтобы не видеть его жуткую морду, поросшую кустистой, густой бородищей.
Глаза свирепые, хуже, чем у того медведя, который меня преследовал. Здоровенный, как гора. А ручищи! Вспомнила, как он ловко топором орудовал и нервно сглотнула.
— Вроде ушел! — с сомнением произнес он, обращаясь к самому себе. Или все-таки ко мне?
Голос глухой, сиплый, будто через силу. Не знаю почему, но он поразил меня больше, чем ружье и медведь вместе взятые. Я была уверена, что он нем, как Герасим. Поэтому, ляпнула, прежде чем успела подумать, что делаю:
— Ты же немой??? — уставилась на него, как на привидение.
— Кто сказал? — просипел он.
— Ты сказал. Вчера. Ыыыываааааввааааа, — изобразила его то ли мычание, то ли рычание.
Он сердито сверкнул в мою сторону яркими глазами и закинул ружье на плечо:
Не понимаю, о чем ты. Не было такого!
— Было! — я тоже поднялась. Тот факт, что он со мной разговаривал дал мне слабую надежду на возможность договориться.
— Поспорим? — медленно, демонстративно переложил ружье на другое плечо.
— Хорошо. Не было, — тотчас пошла на попятный, усмотрев в его вопросе прямую угрозу.
Он прошел мимо меня к умывальнику, где на низкой подставке стояли два ведра, накрытые эмалированными крышками. Снял с крючка на стене ковшик, открыл одно из ведер и зачерпнул воды. Потом начал пить. Жадно, большими глотками. По кудрявой бороде покатились крупные капли.
Утолив жажду, вытер рукавом бороду и снова обернулся ко мне.
— Звать как?
— Ю.., — икнула испуганно, — Юля.
— Ну здравствуй, Ю-юля, — кровожадный оскал просочился сквозь бороду, — что делать будем?
Я всхлипнула жалобно и попятилась.
— Отпустите меня, пожалуйста! — сложила руки в умоляющем жесте, — я уйду и все. И никому не скажу, где вы прячетесь. Я вообще никогда никому ничего не скажу, о том, что встретила такого как вы. Пожалуйста!
— Такого как я? — чуть склонив голову на бок, продолжал смотреть, ожидая развернутого ответа.
— Ну... Такого, — промямлила, чувствуя себя совершенно несчастной, — Большого…
— ? — одна лохматая бровь подскочила кверху.
— Бородатого…
— ??? — вторая бровь отправилась следом.
— Маньяка, — шёпотом, едва слышно.
— Уу, — протянул он, усмехаясь недобро, и начал приближаться, — а тебе не пришло в голову, что я, как истинный маньяк, и без того могу сделать так, что ты никогда, ничего, никому не расскажешь?
