Дорогие мои старики Из переписки с родителями в военные годы (1941-1945) | страница 36



Целую вас крепко, родные мои. Ваш сын Кирилл.

Посылаю четыре фото.


18 марта 1943 года.

(От матери. Мать пишет о том, как они в Молотове слушали меня по радио.)

Представь себе уютную с белыми стенами низенькую комнату с двумя окнами, эту зиму — вниманием Горсовета — освещенную электричеством. В углу самодельную тахту, над ней одну из красочных стенных тканей с Афанасьевского, в углу же на стене афишу из Улан-Удэ о спектакле «Русские люди» — 25-я годовщина Великой Октябрьской революции. В ногах тахты, на стене твой халат и углом столик, шкафчик с твоими фото и книгами. Углом перед диваном парадно накрытый столик с бутылкой красного вина и людей, каждый по-своему, со своим чувством, ожидающих твоего выступления. Один Бог знает, до чего мне хотелось, чтобы мой дорогой лауреат, а ныне еще и подполковник, с каковым отличием сердечно поздравляю, сошкольничал и бросил как бы ошибкой в эфир одно только слово — такое для меня нужное: мамка. Ну, кому бы от этого было плохо? Итак, звучал дорогой голос, голос, который не слышала больше чем полтора года, картавый по радио неизмеримо больше, чем в залах при выступлениях. Ты хорошо читал в этот вечер, именно так, как написан очерк, и печаль, его пронизывающая, лилась прямо в сердце. Я видела всех, все, о ком и о чем ты писал. Не видела только твоего лица этой минуты, его выражения. Сейчас это выражение должно быть другим, и я закрыла глаза, чтобы еще полнее чувствовать. Сколько же ты вобрал в себя печали и ужаса, чтобы так отразить, так передать, так заставить зазвучать слова. Мать-Россия встала передо мною со своим проникнутым скорбью лицом, которое глядит на меня всегда при сообщении сводок. Да, наши дойдут до границ, перейдут их, возможно, но путь их тяжел среди разорения и трупов, и много еще придется испить горя и употребить усилий, чтобы зажить свободно и радостно. Мне было тяжко, что после полутора годов разлуки — первый раз я услышала именно этот очерк. Потом я не сразу пришла в себя. Когда закончу письмо, позвоню отцу по телефону — это здесь же во дворе. Папа сильно занят это время, в программу включили военную историю с древних времен — России только, — и сегодня он впервые читает, готовился истово, ты представляешь себе, зная его; обегал библиотеки, разыскал материал, составил конспект, сделал сам прекрасные две схемы на тему Петровских войн со шведами, а в обзор Ледового побоища включил — наряду с летописцем, и отрывок из твоей поэмы. Читал, проверял себя по часам, с большим увлечением, как раз перед твоим выступлением.