Мы перешли в тень молодых березок. Он сел на землю, я остановился против него.
- Из какой деревни?
- Из Ботвиньина.
- Далече?
- Вон маячит на горке. - И он показал мне.
- Что же так далеко от дома пашешь?
- Да это не моя, здешнего мужичка, я нанялся.
- Как нанялся, на лето?
- Не, посеять нанялся - вспахать, передвоить, как должно.
- Что же, у него земли много?
- Да мер двадцать высевает.
- Вот как, а лошадь это твоя? Хорошая лошадь.
- Да кобыла ничего, - говорит он с спокойной гордостью.
Кобыла действительно такая по ладам, росту и сытости, каких редко видишь у крестьян.
- Верно, живешь в людях, извозом занимаешься?
- Не, дома, один и хозяи 1000 н.
- Такой молодой?
- Да я с семи лет без отца остался, брат в Москве живет, на фабрике. Сначала сестра помогала, тоже на фабрике жила, а с четырнадцати лет как есть один, во все дела, и работал, и наживал, - сказал он с спокойным сознанием своего достоинства.
- Женат?
- Нет.
- Так кто же у тебя по домашности?
- А матушка?
- И корова есть?
- Коров две.
- Вот как! Сколько же тебе лет? - спросил я.
- Восемнадцать, - отвечал он, чуть улыбаясь и понимая, что меня занимало то, что он, такой молодой, так мог устроиться. И это, очевидно, было ему приятно.
- Какой еще молодой, - сказал я. - Что же, и в солдаты придется?
- Как же, лобовой, - сказал он с тем спокойным выражением, с которым говорят про старость, про смерть, вообще про то, о чем рассуждать нечего, потому что оно неотвратимо.
Разговор наш, как и всегда в наше время разговоры с крестьянами, коснулся земли, и он, описывая свою жизнь, сказал, что земли мало, что если бы не работал где пеший, где на лошади, то и кормиться бы нечем. Но рассказывает он все это с веселым, радостным и гордым самодовольством. Повторил еще раз, что остался один хозяином с четырнадцати лет и все один заработал.
- Ну, а вино пьешь?
Очевидно, ему неприятно было сказать, что пьет, но он не хочет сказать неправду.
- Пью, - сказал он тихо, пожимая плечами.
- А грамоте знаешь?
- Хорошо знаю.
- Что же, не читал книг о вине?
- Нет, не читал.
- Что же, а лучше бы не пить совсем.
- Известно, добра от него мало.
- Так и бросить бы.
Он молчит, и видно, что понимает и думает.
- Ведь можно, - говорю я, - а как хорошо бы. Вот я третёва дни ездил в Ивино, только подъезжаю к одному двору, а хозяин здоровывается со мною и называет меня по имени-отчеству. Выходит, что двенадцать лет тому назад мы виделись с ним. Это Кузин; знаешь?
