За Аки вверх по лестнице поднималась задумчиво притихшая Дарна. Спорить с любимицей княжны за очерёдность в восхождении воительница не стала. Но явно о чём-то взасос призадумалась. Глазу любого непосвящённого в её жизнь Аки казалась бестолковой иноземкой. Но Дарна каким-то своим особым бабьим чутьём опознала в ней опасного соперника. Ринда отметила это, но думы её прочно увязли в ином, более важном.
Многие века в Лонтферде – как и в прочих северных землях – главенствовал закон: если ты не воин, права на землю не имеешь. Ибо на той земле живут мирные землепашцы, что кормят тебя, покуда ты способен защищать их с мечом в руке от чужих мечей. Крестьянам нет дела: способен ты защитить или не способен – вынь да положь. Окажешься слабаком, так за что тебя кормить? В окрестных землях полно охотников за дармовщиной. И что? Кормить этих оглоедов за здорово живёшь? Дураков нет. Лучше уж найти другого защитника, а слабака гнать всем миром.
Так что все поместные владельцы были не просто воины, а лучшие среди прочих – неспешно текли мысли Ринды по пути к светёлке. И сыновей растили воинами, ибо земля в любой момент могла отойти более удачливому защитнику. А все свои дела поместники решали на воинских сходах. Куда, кстати сказать, бабам ходу не было – даже воительницам, как бы те не кипятились.
За редким исключением. Да и то не заседать наравне с мужчинами, а сказать своё слово и быстрей убраться с их глаз. Мужики сами разберутся с их правами на неприкосновенность женской жизни, имущества и чести, что соблюдались жёстко. Чай не обидят. Ибо женщинами множился род – что может быть важней? Вот пускай этим самым важным делом и занимаются: раздвигают ноги, рожают да растят мелюзгу – презрительно скривилась Ринда, почёсывая подбородок. Для них что женщины, что свиноматки в загоне – без разницы.
И это её несказанно угнетало последние два года – с тех пор, как она стала признанной наследницей почившего князя. А, говоря начистоту, заложницей своей крови. И все эти годы мозг Ринды работал с размеренностью, упорством и безжалостностью кувалды, загоняющей сваи в гранит. Что угодно, только не судьба курицы, запертой в курятнике с кормушкой и корзиной для высиживания яиц.
Она довольно насмотрелась на маму, которая в собственном доме не смела и шагу ступить по своей воле. Князь Риндольф почитал за особую любезность позволять жене выезжать иногда к верховному священнику. А после требовал у неё отчёта о каждом слове, произнесённом за его спиной. Незадолго до смерти мама взбунтовалась, требуя уважения к её нуждам. И князь повелел запереть жену в подземном узилище рядом с преступниками, ожидающими казни. Там-то она и застудила грудь, после чего слегла в горячке. В тот день, когда её прах развеяли над полями, Ринда отреклась от отца.
