— Вы готовы обменять суверенитет Медицинского Совета на суверенитет монастыря? — взял быка за рога.
— Я не распоряжаюсь статусом монастыря, — мягко улыбнулся Кампари. — Это — дело госпожи настоятельницы.
— Я не распоряжаюсь статусом Медицинского Совета, — скопировал его интонацию господин Мариус. — Это — дело господина председателя.
— Таким образом, мы говорим об организациях, на которые не имеем влияния, — склонил голову командор. — Но заметьте: имя госпожи Авилы знают все, а кто такой господин председатель? Неизвестно. Совет — абсурдно таинственная структура, ежедневно вытягивающая щупальца сквозь запертые ворота.
— Щупальца? Да вы поэт, Кампари.
— Кто?
— Не переигрывайте. К слову, о закрытых воротах: любой гражданин может составить письменное обращение, адресованное господину председателю, а в монастыре вообще нет пунктов связи.
— Но монастырь не вмешивается в дела Агломерации, а в руках Совета — здоровье и жизнь каждого гражданина.
— Каждого? — Господин Мариус бросил быстрый взгляд на Дик. — И Совет, и монастырь стоят на земле Агломерации, законы которой принимаете вы — после согласования со мной. Так вот, готовы ли вы одним указом лишить независимости и тех, и других?
Отказ под маской компромисса. Не мог же он предположить, что Кампари сдаст монастырь?
Или мог? Условия сделки озвучены.
Шанс?
Немыслимое предательство?
Господин Мариус не считает, что Совет зарвался. У контролёров — триста подготовленных бойцов, у командора — шестнадцать мальчишек с револьверами.
В лучшем случае, монастырь перенесут в новое здание, слив теплицы с аграрным фондом и сравняв с землёй кирпичный многоугольник. В худшем — упразднят за ненадобностью.
А Медицинский Совет? Кампари получит право высылать им предупреждения, требовать отчёты, заходить в лаборатории — с разрешения контролёров, которые позаботятся о том, чтобы ни один медик не пострадал от его буйного нрава.
— Совет обманул доверие граждан. На монастыре нет никакой вины. Не вижу причин поступать с ними одинаково, — произнёс командор, чувствуя, насколько легче стало дышать, и спрашивая себя, не совершает ли главную ошибку в жизни.
— Значит, о суверенитетах больше не говорим, — господин Мариус обошёл стол и встал у окна.
Кампари присоединился. Вид с двадцатого этажа не баловал разнообразием: квадратные крыши, поблёскивающие между ними рельсы.
На стёклах, металле и бетоне полыхало утро.
— Нравится? — вполголоса спросил господин Мариус.
— Цвет будоражит.
