— Руки, наверное, отваливаются, — заметил Кампари, с фальшивой ленью привалившись к дверному косяку.
— Привыкла, — девушка встала и отряхнула колени.
— В любом случае, вам стоит умыться.
Она подняла глаза — зелёные, испытующие. Оценила перекрытый выход.
— У вас тут личная ванная. Ну разумеется.
Кампари отлепился от косяка, перешёл в спальню, не оборачиваясь, но слыша шаги за спиной, открыл дверь в ванную и подтвердил без лишней стыдливости:
— Да, мне повезло.
Девушка задержалась на пороге, окинула его медленным, тяжёлым взглядом с головы до ног.
— Ещё как.
Она не ванную имела в виду — в этом Кампари был уверен. Но тогда что? Его «нечеловеческую привлекательность»? Непохоже.
На кухне он нашёл термос с «кофе», разлил его по кружкам и щедро насыпал в одну из них пудры, в обиходе именуемой сухим молоком.
— Чёрный или белый? — вооруженный дымящимися кружками, Кампари раскачивался с пятки на носок на пороге ванной.
Девушка выключила воду. Ворот и рукава её рубашки промокли насквозь.
— Чёрный или белый что?
— Цвет, — честно ответил он.
— Тогда чёрный. Теперь вы должны сказать, что угадали.
— Вечно я что-то должен.
Кампари закатил глаза, протянул ей кружку и ушёл в спальню, где уселся на пол, скрестив ноги. Девушка рухнула рядом с ним и привалилась спиной к кирпичной стене. За прямоугольником окна уже темнело.
— Хотите знать, почему я распустила сопли? Забудьте. Вы не поймёте из-за чего тут реветь.
— Обещаете?
— Гарантирую.
— А если меня тянет к непонятным вещам?
Она отставила кружку и усмехнулась недобро:
— Почему бы и нет. Внимайте. Мне пришла повестка из Медицинского Совета.
— Какая повестка? — Кампари нахмурился, соображая, потом неловко рассмеялся. — Та самая? Медицинский Совет счёл, что вам пора произвести на свет нового гражданина Агломерации? Да ладно, — он сознавал, что недвусмысленно рассматривает её грудную клетку под мокрой рубашкой, но вместо того, чтобы отвести взгляд, ещё раз выдал: — Да ладно.
Она не выглядела обиженной, наоборот, оживилась:
— Знаю. Всю жизнь знакомые жалели: «Ой, вряд ли тебе придёт повестка, бедненькая».
— Злорадствовали, то есть.
— Ага. В тринадцать расстраивалась. В шестнадцать вздыхала с облегчением. Оказалось, зря: на последнем осмотре установили, что я отвратительно, безвыходно здорова, и возраст сейчас — «самый благоприятный».
Кампари хлебнул из кружки, чтобы взять паузу. Воспроизводство населения принято было обсуждать открыто, однако теперь ему стало не по себе.
