— Ты запомнила, какое метро вы прошли? — спрашиваю я как можно мягче, когда она делает паузу.
— Конечно, я же потом оттуда домой ехала. Электрозаводская.
— А здание было в неоготическом стиле, из тёмно-красного кирпича?
— Из красного, — подтверждает она, и я по глазам вижу, что зря сказал слово «неоготический».
— Башенки, стрельчатые окна над коваными воротами. А прочие окна просто очень большие.
Моя собеседница кивает.
— Так это и есть электрозавод. Тот самый, в честь которого метро назвали.
— Непохоже, чтоб он работал.
— Старое здание. Сам завод сейчас рядом — бежевый куб через улицу.
Объяснение я выдаю на автопилоте. Теперь хоть ясно, куда он её тащил: старые раны открылись.
Началось это осенью. Ясным сентябрьским утром мой лучший друг, любитель рельсов и аварийных домов, схватил меня за плечи и заявил: «Я вчера такое видел! Такое!». Оказалось, он всего лишь электрозавод откопал.
Ну да, здание впечатляет: сбоку — индустриальная романтика, с фасада — крепость. Но Кампари утверждал, что там рядом — рельсы, узкая одноколейка, которая заворачивает прямо под ворота, и «от этой картинки башню сносит». Электрозавод я себе представлял, но никаких рельсов не помнил. Естественно, мы решили в тот же день отправиться туда и разрешить спор на месте.
Одноколейка действительно обнаружилась: невзрачная, заросшая, пересекающая улицу в нескольких метрах от фасада и уходящая на частную территорию под другие, вполне современные ворота.
Я никогда не видел у Кампари такого лица. Очевидность говорила против его свидетельств, но память явно подсказывала другое.
— Друг мой, а в каком состоянии ты вчера здесь гулял? — поинтересовался я.
Чтоб вы понимали, вопрос был не праздный. Этот человек никогда не брезговал химическими средствами расширения рамок реальности. Я сам — не ханжа и не стрейтэйджер. Нас обоих постоянно тянет на приключения. Но если мне девушки, с которыми я парой слов перекинулся, подсовывают в карман номера телефонов, ему в благодарность за протянутую зажигалку предлагают поделиться плюшкой. И я не о выпечке. Сила притяжения в действии.
— Не гулял, а пробегал мимо.
— То есть боковое зрение могло тебя обмануть?
— Нет. Я замер и уставился прямо сюда. На эти ворота.
Позже мы сошлись на том, что от бега кислород поступал в мозг слишком активно, и в спортивной эйфории воображение Кампари приукрасило действительную картину. Так себе объяснение. Я по глазам видел, что Кампари не может отделаться от чёткого образа в памяти, даже когда говорит: «Похоже, приглючилось».
