Именно в тот момент ему в голову пришла шальная мысль, что этой девочке он подарит своих белых мышей, всю мышиную семью — на день рождения. Или на какой-то другой праздник, например, на 1 мая.
Девочка показалась ему необычной. Она не смеялась, когда другие ржали, только тихо улыбалась, она коротко и точно отвечала на вопросы, у нее были огромные глаза и очень красивое платье, и он понял, что влюбился. Он стал вспоминать, что знает на эту тему от друзей, обрывки дурацких грубых слов носились в его голове, но он понимал, что надо еще с ней поговорить, чтобы она его хотя бы запомнила.
Улучив момент, он подошел и задал еще один вопрос.
— А где вы были, когда в квартиру попала бомба?
Вопросы он задавать умел, за каждым вставала прямо-таки бездна продолжений, и все же он ей чем-то не нравился…
— Мы в эвакуации были, в Чистополе. А где же еще?
— Мы тоже были в эвакуации, — сказал он. — Только в Барнауле.
И добавил:
— Меня там на станции забыли.
Уже намереваясь от него оторваться, где-то забиться в этой необъятной квартире в уголок с книгой (не ожидала, что будет так скучно), она вдруг остановилась.
— Как это «забыли»?
Вместо того чтобы рассказывать ей откровенно и взахлеб, он пожал плечами.
— Просто забыли. Ну… потом нашли.
Она тоже пожала плечами, повинуясь безотчетному желанию его позлить.
— Не понимаю.
Он тоже пожал плечами.
— Ну, просто поезд взял и отошел, а я остался, вот и все… Ну неважно… — сказал он, прервав затянувшуюся паузу. — Давай потанцуем, а?
И она пошла читать книгу, отрицательно качнув головой…
Мама пришла за Соней ровно в девять, как и договаривались. Соня шла, завернутая в пуховый платок, как маленькая бабушка, трескучий мороз окутывал улицу, дома, сизый морозный свет падал с неба вниз, мама держала ее за руку, как трехлетку, они торопились на трамвайную остановку, потому что пропустишь трамвай, а следующий когда, но ей все не давал покоя этот мальчик.
Как можно забыть человека, да еще в пути, она представляла бомбежку, немецкие самолеты, вой авиабомб, огромные толпы народа, сметающие все на своем пути, все то, о чем она его не спросила, а на самом деле все было куда проще — Розе, его сестре, захотелось чая и она пошла, встала в очередь к титану и задумалась, а когда вдруг объявили отправление, бросилась его искать — и не нашла, а он засмотрелся на кошку, как она ворует из корзины то ли колбасу, то ли сало, и что делать, он не знал, говорить про кошку, жаловаться на нее или нет, ведь кошку могли за это убить, а она ведь тоже была голодна, он вспомнил кошку Муську в их саду, на 2-м Вышеславцевом переулке, рыжую, тощую, всегда приходившую домой ровно в тот момент, когда голодная смерть или смерть от истощения всех ее физических сил была явно близка, и сразу после того, как ее отогревали и откармливали, она рожала котят, и так продолжалось каждый год — но эта кошка на вокзале была еще более нервной, более худой и целеустремленной, он все смотрел на нее, пока Роза металась по вокзалу, не видя его в толпе, а он стоял практически у сестры на виду, она ринулась к вагону, и ее насильно втащил туда какой-то офицер, она успела только крикнуть служащему в форменной одежде: потерялся мальчик, мальчик, я вернусь за ним, Сима Каневский! Служащий тупо кивнул, махнул семафорным флажком, а Сима не сразу понял, что произошло, началось движение, все, подхватив баулы и корзины, чемоданы и тюки, в том числе и тетка с ополовиненной корзиной, все ринулись к путям, вокзал сильно опустел, это была не очень большая узловая станция на пути к Барнаулу, ехать им оставалось всего ничего, может быть, 10—12 часов, но когда вокзал окончательно опустел (отправили сразу два пассажирских), он задумался и начал искать кого-то, ответственного за свою судьбу.
