— Это давно нужно было прекратить. — Айлин старалась не показывать своих эмоций.
— Кому нужно!? Тебе? Мне? Или может Кате? Катя идеальная жена для меня. Идеальная мать для моих детей. Но люблю я тебя. И ты любишь меня не меньше. Давай бросим все и уедем с тобой куда-нибудь на острова. Представь: солнце, море, ты и я — сказка!
Айлин испытала дежавю, она будто снова увидела жонглера, ловко подкидывающего цветные шарики.
— Костя, по-твоему, мне до сих пор восемнадцать? Почему ты все еще пытаешься повесить эту лапшу на мои уши? Другую музу себе найди. Идеальную. Или не идеальную. Но дуру — точно.
— Оставь уже свое упрямство! Ты уверена, что мы сможем друг без друга? Мы слишком связаны. Ты любишь, и я люблю, я хочу, чтобы ты всегда была рядом. В театре, в сердце, в моей жизни.
— Костя, прошу, отпусти меня, — тихо попросила Айлин.
— А ты в своём эгоизме подумала, что я не могу тебя отпустить? — Он сверкнул стальными от ярости глазами.
— Отпусти, или я сама уйду. Мы не сможем работать вместе, — устало сказала Айлин.
— Сможем, если ты успокоишься и вернёшься ко мне. Я тебя не отпущу.
Если в театре Айлин еще старалась держать лицо, то дома, едва переступив порог, падала на стул и часами смотрела, как старые часы на стене отсчитывали секунды. Стрелки тикали, отбивая ритм, подходила мама, пыталась поговорить, обнимала и целовала ее, звала ужинать, Айлин что-то отвечала и даже что-то ела, но потом снова застывала, смотря, как стрелка часов двигалась по кругу. Она еще больше похудела и стала похожа на свою тень. Из санатория вернулась бабушка и тоже пыталась вывести внучку из депрессии.
— Алена, сколько можно так мучиться?
— Не знаю, мне плохо. Не могу ходить в театр, не могу видеть его, сердце рвется на части. И без театра не могу.
— Тогда подумай о том, чтобы уйти в другой театр.
— Кому я там буду нужна?
— Если ты на сцене только благодаря Васильеву, а не своему таланту, значит, ты изначально выбрала неправильную профессию. — Голос бабушки посуровел. — Посмотри на меня и маму — мы академики в отрасли, где женщин почти нет. И ни один мужчина нам в этом не помог, а сколько их пыталось помешать? Или ты думаешь, только в театре существуют интриги? Ты такая же трусиха, как твой Васильев. Тогда возвращайся уже к нему, хватит нам с Машей душу рвать. Живи, как жила.
Алена вскочила, бабушка, отвернувшись, подошла к старому буфету, зазвенела стеклянная дверка, в кухне запахло лекарством. На шум вышла Мария. Она посмотрела на бледную дочь, остановила трясущуюся руку Валентины и сама отмерила капли.
