Проклятие Плутона | страница 24
И так продолжалось изо дня в день, из Смены в Смену и, главное, в удручающе замкнутом, и притом абсолютно бессмысленном и заведомо безнадежном для его, Германа, как человека, самосовершенствования и личностного развития, цикле работа-сон-работа…
Но даже не это больше всего раздражало Германа в его текущей, сугубо подневольной и однотипно-беспросветной, жизни-каторге на Плутоне. Но, и прежде всего, то, что ни ночью, ни днем, если таковыми, конечно, можно было назвать его сны в «гробу трамп-пампама» и Дежурные Смены, Герману не давала покоя кошмарно назойливая мыслемешалка в его голове. Её неумолимые, и к тому же свинцово-тяжелые, жернова из его подсознательных страхов и с каждым мгновением всё более возрастающей безнадеги с оглушающим скрипом и скрежетом вращались вокруг всего лишь одного, но теперь для Леваневского самого главного и краеугольного, вопроса:
«Зачем ему, осужденному на пожизненное заключение каторжанину, и дальше цепляться за свою никчемную жизнь?»
С этим занудно-навязчивым и, одновременно с этим, по-детски наиглупейшим вопросом в стиле бессмертного самопиарного слогана Гамлета: «To be, or not to be?!» Герман начал приставать к всезнайке-напарнику Мухе уже начиная со своих первых же смен. Хотя и сформулировал его несколько по-иному и в своеобразно-фривольной авторской трактовке:
«Зачем Суперком вообще пичкает Старателей ежедневными и совершенно бессмысленными по своей сути и нелепому содержанию мнемо-экшэнами, если нынешним каторжанам уже и в принципе не суждено когда-либо покинуть Плутон и снова вернуться к их прежней, нормальной и вполне естественной для обычного человека, жизни?»