ЗИМА[ЛЕТО]. Книга 2 | страница 169

Дома она долго, с остервенением оттирала мочалкой кожу, сидя в ванне. Ольге казалось, что она все еще чувствует грубые, бесцеремонные пальцы на шее и запястьях.

— Ну, надо же.

Вода утекала в слив, унося с собой все плохое.

— Ты скоро там? — спросил Зимин, заходя в ванную комнату.

— Сейчас! Уже вылезаю.

Она встала, переступила через бортик, и Мирослав протянул ей большое пушистое полотенце, закутав ее от шеи до колен.

— Спасибо.

Он как-то нереально бережно касался ее, словно она была сделана из хрусталя. Помог вытереться, распустил волосы, которые Ольга собрала на макушке. Обнял опять, и вдруг до хруста сжал в объятиях.

— Больше никуда тебя не возьму, — сказал он.

— Собственник.

Она быстро заснула. Вымоталась за день. И слез не было — все выплакала.

Ольга спала, а Зимин все так же сидел рядом, не отпуская руку жены. Он думал.

«Я очень плохой человек», — все еще звучало в ушах.

Странная она, его случайная жена. Считает себя плохой. Мирослав давно заметил, что она склонна к самокопанию, правда, надолго это обычно не затягивалось. Он этого не переваривал.

Но среди его окружения она — один из самых лучших людей. Во-первых, она честная. Вдвойне ценное качество у баб. Когда надо — откровенная или скрытная. И совесть у нее, как оказалось, имеется — то, что у него когда-то было и не давало переступать черту.

Да, она человек. Его человек.

Если Зимин кого-то впускал в свою жизнь, как «своего» человека, то брал за него ответственность и ждал в ответ того же самого. Было очень странно встретить это в женщине.

Он держал Ольгу за руку и поглаживал темнеющие у нее на запястье следы.

Даже во время покушения он так не боялся. Страха тогда не было вообще, только азарт. Адреналин. В запале боли вообще не чувствовал.

Вот, значит, каково это — бояться за других. Мирослав не хотел, чтобы с ней что-то случилось. Он теперь нес ответственность за Ольгу. Она, как лоза, незаметно проросла насквозь и стала частью его самого, но он понял это только сейчас.

Если с ней что-то случится… Нет, он не даст случиться с ней ничему плохому. Защитит, прикроет. Запрет дома, в конце концов.

— М-м… — перевернулась она на бок и подложила ладонь под щеку, пристраиваясь поудобнее.

— Спи, — укрыл он ее одеялом, подтянув до самой шеи.

— Вуф… — процокал по паркету пекинес и уставился на них темными влажными глазами.

— Тише.

Приглушив свет, он вышел из спальни, покормил мелкого поганца и даже прибрал за ним. Тоже «своя» зверюга, привык. Сидит, свесив набок язык, виляет, радуется чему-то. Служит.