— Все в порядке, — говорю я дрожащим голосом. — По крайней мере, сейчас он не чувствует боли. Пойдем, Кини.
К счастью, на этот раз мишуа слушает, а не валяет дурака. Я держусь здоровой рукой, жалея, что оставила свою повязку на земле позади себя, так как теперь каждое движение отдается болью в локте.
Моя рука намного лучше, чем была, но перетаскивание огромного тела Терекса нанесло некоторый ущерб. Мне повезло, что он был достаточно в сознании, чтобы помочь мне, потому что я ни за что не смогла бы сама усадить его на мишуа.
Теперь, когда мы возвращаемся в лагерь, я снова поддаюсь панике и дорожу от страха, пока слезы текут по моим щекам. Мой воин умирает.
Его кровь… она была повсюду. Я не знаю, как можно потерять столько крови и остаться в живых. Конечно, у него должно быть больше крови, чем у обычного человека, учитывая его размеры, но…
Кини увеличивает скорость, и я жалею, что не догадалась хоть как-то привязать Терекса к седлу. Я держу его, но если он упадет, нам крышка.
Часы тянутся слишком долго. Терекс иногда стонет, но он не в состоянии ответить, поэтому я провожу время, разговаривая с ним, вероятно, сводя его с ума своей болтовней, но, надеюсь, давая ему — и себе — что-то, за что можно цепляться сознанием.
Я рассказываю ему о том, как мне жилось в детстве в Луизиане с мамой, которая выиграла конкурс «Мисс Америка» еще до нашего рождения, и сестрой, которая выглядела точно так же, как наша мама, и любила конкурсы красоты.
— Я ненавидела это. Я ненавидела пышные волосы, дурацкие платья и осуждение. Я ненавидела выступать на сцене и ненавидела то, что старые платья моей сестры никогда не подходили мне по размеру. Их всегда приходилось укорачивать и расшивать, и мама всегда заставляла меня чувствовать себя виноватой в том, что я пошла в отца, а не в нее.
Терекс стонет, и я замираю.
— Мы почти на месте, — вру я. Я понятия не имею, как далеко мы находимся, но мы еще не миновали реку, где останавливались в первую ночь. Внезапно на меня накатывает тоска по Неваде и другим воинам. Если бы мы не разделились, этого бы никогда не случилось. Терекс не был бы…
— Ты не умираешь. Знаю, ты думаешь, что умираешь, но это не так. Мой отец говорил, что выживание на девяносто процентов зависит от самовнушения и внутреннего настроя. Я никогда не понимала этого до прошлой недели, но сейчас до меня дошел смысл. Если ты сдашься, тебе конец. Если тебе суждено погибнуть, по крайней мере, сражайся до самого конца.
