Тонко чувствующий крестьянин, проживающий насыщенную событиями жизнь… Что ж, и то и другое — всё это в книге, как видим, правда есть. Но зайдём с другой стороны и вспомним ещё об одном важном обстоятельстве: Михаил Фёдорович Чулицкий и сам был человеком непростым (бывший следователь), и сам был достаточно известным мемуаристом и, в конце концов, единственный имел доступ к предполагаемым записям Фёдора Бобкова. Автографа «Из записок крепостного человека» найдено не было. Наводит на подозрения! К сожалению, книга Бобкова слишком крепко забыта, чтобы вызывать жаркие споры, иначе дискуссии на тему «мистификация или нет?» велись бы постоянно.
Текст насыщен деталями, обращаясь к которым легко найти неувязки: то тут, то там видны ниточки, потянув за которые при должном навыке игры в бисер можно обнаружить тень мистификатора (Чу- лицкого?).
Тут и цитаты из весьма неочевидных стихотворений: так, Бобков цитирует стихотворение на смерть Александра II, не указывая его автора. Беглый поиск источника приводит нас сперва к воспоминаниям Викентия Вересаева, который цитирует первые строфы и указывает автора — достаточно известного поэта и публициста А. А. Навроцкого, а затем в группу в социальной сети «ВКонтакте», посвящённую восстановлению памятника Александру II, где автором чрезвычайно длинного и путаного стихотворения указан Н. А. Вроцкий (псевдоним А. А. Навроцкого), но аутентичность подтвердить уже невозможно.
Тут и совсем неясного происхождения цитаты. Например, приписанные Бобковым Л. Н. Толстому слова: «Лакейство и все дворовые начали огрызаться. Это уже становится невыносимым. Хотя бы поскорее освободили нас от этих тунеядцев». Поиск в корпусе (хорошо изученном) текстов классика ничего не дает, а современный автор недоумевает, но списывает всё на то, что «Бобков что-то перепутал». А учитывая, что Бобков на протяжении всей книги видит известных людей эпохи — то славянофила Погодина, то драматурга Антропова — и с ними неизменно содержательно взаимодействует, придирчивый читатель может задаться вопросом об аутентичности и верифицируемости всего текста.
Увы, даже тщательное исследование вряд ли даст точный ответ. Автограф, если и был, утрачен, «а всё остальное пыль и болотная тина». Пожалуй, об историчности самого Бобкова можно говорить достаточно уверенно. Действительно, в Костроме бывал митрополит Филофей и в Оренбурге работал купец Иван Самойлович Зиберт (а ведь именно отбытием в Оренбург к Зиберту заканчиваются известные нам записки Бобкова). Кроме того, одно из многочисленных стихотворений самого Бобкова взял эпиграфом к одной из глав своего фундаментального труда «Эпоха Великих Реформ» Г. А. Джаншиев. А это — красноречивый штрих.
