Часам к семи утра, когда более приличная публика уже уезжала, танцевали со стульями на голове, вскакивали на столы и били посуду. Нередко размякший молодой целовался с хорошенькой соседкой, а молодая плакала и тащила его домой. Разъезд гостей караулили официанты. Один подавал верхнее платье, а другой подставлял блюдо, прося на чай. После разъезда официанты шли гурьбой в соседний трактир и делили между собой выручку. Я любил ходить на эти пиры, потому что доставалось на чаи всегда больше двух рублей на человека.
Прочитав в газетах рецепт, как делать варенцы, барыня велела мне приготовить их, и я сделал их очень удачно. Поэтому, в июне месяце уезжая в гости к Макаровой в Нерехту, барыня приказала мне для Александра Петровича приготовить что-нибудь, какую-нибудь котлетку или кашу. Не успела она уехать, как у нас начались обеды. Каждый день обедало человек восемь. Подавались целые окорока телятины, пеклись кулебяки, делались пирожные.
В июне месяце Москва стала гореть. Каждый день бывало пожаров до семи. Все в большом страхе. На Именной улице все переселились из домов и ночуют на улице в повозках, так как получились подмётные письма, что улица будет гореть. Несмотря на поставленную стражу, загорались дома в нескольких местах на улице. Против нашей квартиры сгорели дома Сабанеева и Обольянинова и много других. Пожарные сидели на крыше нашего дома, в котором от жары полопались стёкла в окнах.
— Что это за злодеи поджигатели, — говорю я клубному буфетчику Максимычу.
— А это злодейство, — говорит, — имеет и хорошую сторону. Будет работа плотникам и другим рабочим. Домовладельцы получат страховую премию от богатых обществ, а квартиранты предупреждаются и тоже могут застраховать имущество.
Я не согласен с такими доводами.
24 сентября видел Шамиля, которого везут в Петербург и который остановился в гостинице «Дрезден». Это плечистый высокого роста мужчина. Волоса у него почти красные, глаза проницательные, лицо умное. По костюму и по лицу мне он казался не воином, а духовным лицом, тем более что глаза его напоминали мне митрополита Филарета.
Читаю и перечитываю «Обломова» Гончарова. Нахожу, что Александр Петрович очень похож на Обломова. Интересный роман, будит к полезной жизни, стряхивает сон с души и тела и поднимает и несёт в какую-то другую сферу.
Вспоминая прочитанное, я повторял слова «теперь или никогда», думал, что надо работать теперь, а то будет поздно, рвался куда-то и… упирался лбом в стену господского двора, где я был немного выше простого лакея и пользовался большою свободою только по доброте барыни. «Будет воля, и тогда выбивайся на дорогу», — говорил я себе. А на какую дорогу? Что я знаю и на что я способен? Могу быть только официантом и служить у тех же господ, с которыми я так сжился и которых считаю родными.
