— Ох, отыграется он теперь на мне!.. — Вот так вздыхала Арья, когда выходила из-за свадебного стола. Ничуть не менее грусти было в мыслях, когда поднималась за мужем по ступеням в дом Альта. А там и порог опочивальни, для них приготовленной, пришлось переступить.
Однако Волк не взял ее на руки и не перенес через тот самый порог. Это должно было о чем-то сказать? А вот у других девушек на свадьбе она ни один раз видела именно такое. И молодые в тот момент улыбались и смеялись, в общем, выглядели счастливыми, хоть и немного смущенными. А они с Гасбери? О смущении речи не было даже у нее. И это потому, что совсем не интимные ласки и прочее приходило в голову. Да и что там эта первая брачная ночь, ей вся жизнь теперь виделась очень даже мрачно. Ну, а он точно юнцом восторженным не был. И таких крестьянок, да что там, столичных девушек у него, наверное, перебывало не счесть. И если бы не поднимающийся страх перед расплатой за все содеянные дерзости, то возможно задумалась бы, а какая она у него по счету вообще была. Но не в тот момент. Сейчас она принялась озираться, как бы искать спасение в окружающей обстановке.
А глаз ее цепляться начал за всякую ерунду. Например, за развешанные по всей комнате нарядно расшитые рушники, и за ветки с тяжелыми алыми гроздями рябины, поставленные в несколько кувшинов. У других-то новобрачных она наблюдала ранее цветы в горницах и в спальне, но конечно, откуда их взять, сейчас же было начало зимы. Ни о каких живых растениях не могло быть и речи. Вон, снег уже успел лечь, и ветер даже листья все с деревьев сорвал. А сушеная трава в спальне наблюдалась. Как без нее? И от сглаза убережет, злых духов отпугнет, здоровье принесет. Вот и витали в воздухе запахи полыни, зверобоя, мяты, одолень-травы. А еще над широкой кроватью, убранной выбеленными холстами с кружевным кантом, развесили шатром шелковые ленты. Их было много, и всех почти цветов. Получилось ярко. Наверное, даже слишком, на ее вкус.
И только так подумала, как почувствовала, как муж прикоснулся к ней, чтобы снять с плеч шубу. Оглянулась на него, а сам он свою бобровую шубу, оказалось, скинул. И камзол тоже уже лежал сверху на сундуке при входе. И Гансбери был совсем близко и в одной шелковой рубахе, что успел вытащить поверх брюк. Непривычный такой его вид. Хотя нет, это касалось только одежды, а лицо по-прежнему было сосредоточенное и серьезное. И глаза его на нее смотрели строго. Будто предупреждали о чем-то. Например, чтобы вела себя послушно.
