Хотя в глубине души Акана надеялась, что именно так он и поступит. У Шейна был невероятный вкус — легкий оттенок чего-то насыщенного и металлического. Дракон внутри нее замурлыкал, но Акане удалось сдержать этот звук. Она не хотела, чтобы Шейн понял, насколько сильное наслаждение доставляло ей это интимное прикосновение.
Шейн отпустил Акану и отступил, глядя на нее с тоскливой жадностью. Тоска исчезла почти так же быстро, как и появилась, но сам факт ее существования и того, что Шейн сильно хотел ее, заставили ее сердце забиться быстрее.
— Добро пожаловать домой, Акана.
Она изо всех сил старалась скрыть дрожь, но черт побери! Его голос как-то странно влиял на нее, особенно когда Шейн использовал этот низкий, теплый тон, с которым обращался только к ней.
— Это не дом.
Она фыркнула и уже собиралась быстро пройти мимо мужчины, но в последнюю секунду вспомнила про грязную подъездную дорожку и свои трехдюймовые каблуки.
— Здесь больше от дома, который когда-либо был у тебя.
Акана замешкала, но что-то в его тоне все-таки заставило ее ответить:
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Его громкий смех следовал за ней в ярко освещенный дом. Кремовые стены и темная крепкая деревянная мебель не соответствовали вкусу Аканы, но Эйлин и Шон Данн прекрасно вписывались в эту обстановку. Им удалось сочетать раннюю Америку с рядом предметов, привезенных из Ирландии, что делало это место уникальным. Гравюры в рамках с изображениями Ирландии висели вперемешку с семейными портретами. Темно-зеленая ткань предметов мебели оттеняла мягкие, жизнерадостные желтые тона, которые Эйлин разбросала по комнате в виде подушек и цветов. Единственной странной нотой была аметистовая ваза, подаренная Лео Данном своей матери, которая стояла на почетном месте на каминной полке. Акана глубоко вдохнула и почувствовала, как внутри нее что-то сжалось от теперь уже знакомых запахов сырой земли, полированного дерева и семьи.
Она удивленно моргнула.
Семья? С каких, черт возьми, пор?
Она тихо забурчала и направилась на кухню, зная, что Эйлин Джолун Данн не обрадуется, если Акана не зайдет поздороваться, прежде чем отправится в свою комнату. Она отмахнулась от мыслей о «своей» комнате, ради Эйлин нацепив на лицо улыбку.
— Боги, дитя, ты выглядишь измученной. Садись, а я приготовлю тебе чашечку хорошего чая, — в мягком ирландском акценте Эйлин было что-то британское, говорящее о том, что женщина вышла из семьи ирландских завоевателей. Тот факт, что Эйлин Данн считала себя ирландкой до мозга костей, не имел никакого значения для тех, кто намеревался уничтожить все британское во времена расцвета ИРА
