В изголовье жертвы стоял третий жрец, кажется главный. Он что-то говорил — медленно, с паузами. Молился? Руководил? Заклинал?
С каждым словом барабаны стучали злее, музыка становилась всё напряжённей.
Какая-то часть ритуала ускользнула от внимания: вдруг оказалось, что жрецы окончили своё дело, кровавая сетка покрыла уже всё тело женщины.
Голос старшего повелительно взлетел. Харр на троне открыл яркие, неестественно жёлтые глаза, в которых читался только безбрежный холод. И я окончательно поняла, что не могу назвать это существо иначе как божеством — равнодушным, чуждым, далёким.
Белый поднялся красивым, упругим движением, сделал несколько шагов к алтарю. Старший жрец сказал несколько слов, в которых прозвучали просительные интонации. Двое других — приглашающе развели равнодушной жертве ноги.
Белый молча приблизился к алтарю, встал на него на колени, явно намереваясь приглашение принять.
Меня замутило от отвращения и нежелания видеть то, что будет дальше. Я дёрнулась, пытаясь зажмуриться — и проснулась с бешено колотящимся в горле сердцем. Неосознанно метнулась вновь, чувствуя, как что-то сковывает движения, и услышала над ухом мягкий, успокаивающий шёпот:
— Тихо, маленькая урши. Всё хорошо, это только сон.
Почему-то поверила я сразу и безоговорочно. Потом сообразила, что двигаться мне не даёт собственный спальник и тяжёлая рука мужчины, обнимающая поверх, и окончательно успокоилась. После чего вновь соскользнула в сон.
Тот же самый.
Насилие в моё отсутствие уже свершилось, я знала это совершенно точно, как бывает только во сне. И для жертвы, кажется, всё кончилось. Совсем — всё. Мертвенно-бледная, неподвижная, окончательно и бесповоротно равнодушная ко всему, она лежала на том же алтаре, и жрецы пеленали тело широкими белыми лентами, как мумию.
К моему «возвращению» свободными от бинтов оставались только лицо и ноги ниже колен. Потом харры прервались и начали толстыми кисточками наносить на открытую кожу какую-то зеленоватую маслянистую субстанцию. Старший опять что-то бормотал, стоя на коленях возле самого алтаря и положив на него руки. Кисти его терялись среди крупных треугольных листьев.
Потом жертве одним из ритуальных ножей остригли волосы, и один из младших жрецов куда-то их унёс. На месте прежнего великолепия остались только короткие, неровно отрезанные пряди. От этого надругательства над телом стало еще противней.
К возвращению третьего второй помощник успел замотать до конца ноги — небрежно, оставив стопы торчать наружу. Голову они бинтовали уже вдвоём, плотно и очень старательно. Может, и волосы потому отрезали, что мешали…
