– Без труда над миром, настоящим он не выйдет, – одобрительно сказал Филин. – В процессе создания высвобождается творческая энергия, которую вбираем мы, концентрируем, чтобы…
– Да-да, я поняла. И Ренрих по вашим правилам – как раз из черновых, недоработанных. Так?
Филин кивнул, снова одобрительно.
– Что же вы его из мира выпустили, а не… вобрали? – я вздрогнула, мерзко прозвучало. Представила себе страшное чудовище, которое поглощает целые недопридуманные звезды… Что для него Ренрих? На один клычок! – Когда уже было ясно, что он нарушил установленный запрет, вместо наказания вы его отпустили. И позволили добраться до меня.
– Творческое допущение, – пояснил Филин задумчиво.
– Чего? – удивилась я.
– Закон спонтанного создания мира. Статистически у Ренриха не было шансов добиться желаемого. Но творчество – это энергия, которая не приемлет исключительную строгость. Поэтому существуют законы творческих допущений. У вас могло получиться, Виктория Романовна… – парень помялся и вдруг добавил: – Не вините себя. Он видел, что вы стараетесь. Но не хотел, чтобы вы стали свидетелем поглощения. Несозданные миры и их осколки распадаются не сразу. Творческая энергия такова, что у нее… существует период распада. Он зависит от многих факторов, так что неравномерен. Благодаря тому, что ваш персонаж оказался связан с новой книгой, несостоявшийся мир развоплощался достаточно долго. Ренрих сохранял форму длительное время именно из-за этой связи. Если бы мир распался раньше, ваш персонаж…
– Я поняла, – просипела я. Да сколько же можно повторять одно и то же? В любой фразе Филина мне слышалось: «Ренрих обречен». И даже: «Ты его убила». Заразила неизлечимой болезнью. Творческой невоплощаемостью или что-то вроде того…
– Раз поняли, надеемся на ваше благоразумие.
– Очень зря. Ренриха я все равно хочу увидеть!
Филин покачал головой.
– С вами совершенно невозможно договариваться, Виктория Романовна. Удивительно, что Ренриху удалось вас убедить.
– Лучше бы он объяснил мне все толком сразу. Не потеряли бы время, – с досадой отозвалась я.
– У него были строгие ограничения. Допущение становится допущением при преобладающей доле неизвестности. Прощайте, Виктория Романовна. Полагаю, больше мы с вами не увидимся.
– Не заскучаете? – язвительно отозвалась я. – Все же столько времени на заборе сидели.
– Сиюминутные эмоции будут присущи только воплощению, – пояснил через наблюдателя непонятный хаос. – До тех пор, пока не соединится с нами.
