Думать, что скрепы решают все
Англичане заманивают Левшу, предлагая ему те самые комфортные условия, в которых мастеру на родине было отказано. Они прекрасно понимают, что Левша — гений, но в то же время видят: феноменальная по своей сложности работа испортила уникальную вещь. То есть если русский умелец выучит «долбицу умножения», то цены ему и вовсе не будет.
…начали расспрашивать левшу: где он и чему учился и до каких пор арифметику знает?
Левша отвечает:
— Наша наука простая: по Псалтирю да по Полусоннику, а арифметики мы нимало не знаем.
Англичане переглянулись и говорят:
— Это удивительно.
А Левша им отвечает:
— У нас это так повсеместно.
‹…›
Они говорят:
— Это жалко, лучше бы, если б вы из арифметики по крайности хоть четыре правила сложения знали, то бы вам было гораздо пользительнее, чем весь Полусонник. Тогда бы вы могли сообразить, что в каждой машине расчет силы есть; а то вот хоша вы очень в руках искусны, а не сообразили, что такая малая машинка, как в нимфозории, на самую аккуратную точность рассчитана и ее подковок несть не может. Через это теперь нимфозория и не прыгает и дансе не танцует.
Левша согласился.
— Об этом, — говорит, — спору нет, что мы в науках не зашлись, но только своему отечеству верно преданные.
Левшу ведет один главный и неистребимый мотив — преданность Родине. Это не ура-патриотизм. Он хочет быть с родителями, жениться на русской девице, жить в своей вере. Он просто хочет быть дома. Современные коучи могли бы сказать, что Левша не хочет выходить из зоны комфорта, но, во-первых, это немного про другое, а во-вторых, зона комфорта более чем условная. Собственно, в этой зоне он и погиб.
Повествование в «Сказе о Левше» идет от имени человека неграмотного. Исключение составляют лишь две главы, где слово берет непосредственно автор. В остальном — это своего рода лубок.
«Язык испещрен прихотливыми наносами дурно употребляемых слов самой разнообразной среды», — писал Лесков.
Таким образом писатель старался передать «слишком сильное старание слагателей попасть в разговорный тон общественного слоя, из которых они берут выводимых ими лиц. Не имея возможности усвоить настоящий склад разговорного языка этих людей, они думают достичь наибольшей живообразности в пересказе, влагая в уста этих лиц слова как можно пестрее и вычурнее, чтобы не было похоже на простую речь». Но в том, что Лесков выбрал такой стиль изложения «Левши», есть еще один смысл. Таким образом — делая повесть остроумной, потешной, лубочной — он защищает читателя. В противном случае это была бы очень страшная история о том, как живут, работают и умирают русские гении. В каком-то смысле автор говорит: если вместо настоящей России у вас будет лубок… Если в качестве ресурсов по-прежнему будут
