И что будет тогда? Чей трон шатнётся следующим? И что вообще станет с привычным миром?
От Гекаты Персефона ушла с неспокойным сердцем: оно разрывалось от волнения за мужа (Аиду обязательно придётся разгребать последствия олимпийских бунтов, он же у них — главный чистильщик: весь хлам, без зазрения совести можно смести в аид) и мать (только бы не полезла поддерживать мятежную сестру!)
Но куда хуже стало, когда в Подземный мир заявилась Фетида, и сразу же кинулась к Аиду, который широкими шагами мерил мегарон своего дворца и был погружен в невесёлые думы. Персефона сидела поодаль и вышивала, изредка бросая на мужа обеспокоенные взгляды.
— Они усыпили и связали его. Тысячей ремней с сотней узлов каждый. Он не освободится сам! — кто «он», пояснять не требовалось. На Олимпе все знали, что Фетида неравнодушна к Владыке небес. — Мне нужен Бриарей[6].
Аид недобро сощурился:
— А двузубец не нужен? — поинтересовался ехидно и кивнул на свой символ власти, который, при одном упоминании, покорно лёг в ладонь.
Фетида заломила руки:
— Прошу тебя, Гостеприимный и Щедрый, помоги! Я не могу смотреть на это сборище. Они сейчас пируют на Олимпе и выбирают нового Владыку. Их надо как следует осадить!
— А дверь в Тартар кто будет держать? — невзначай поинтересовался Аид. Голос его звучал обманчиво ласково, как приливная волна, что таит в себе бурю.
Персефона поёжилась.
— Ты же у нас Запирающий Двери, — проговорила Фетида, и взгляд её при этом был совершенно чистым и незамутнённым, — ты и держи.
Вот так просто!
— Действительно, — хмыкнул Аид, — зачем я глупые вопросы задаю.
Он покрепче перехватил двузубец и немного устало проговорил, приглашая Фетиду следовать за собой:
— Идём.
…И Персефоне вместе с Подземным миром довелось видеть подлинную ужасающую мощь Владыки Аида, в одиночку удержавшего открытым вход в Тартар, откуда так и норовили вырваться титаны, до тех пор, пока Бриарей не вернулся назад и не провозгласил в пятьдесят глоток: «Развязал!»
Когда гигантская кованая дверь, наконец, закрылась, будто захлопнулась пасть чудовища, Владыка обернулся к своим подданным. В глазах его плескался абсолютный первозданный мрак.
Мир смотрел на своего царя с ужасом и восторгом, а юная Весна — с восхищённым благоговением.
То был последний день перед тем, как ей подниматься к матери. Вернее, последняя их ночь перед восьмью долгими месяцами разлуки. О, что то была за ночь!
Она хотела так многое сказать своему Владыке, но Аид заставил её замолчать самым действенным способом — жадным голодным поцелуем.
