Водитель паркуется у железных ворот, разъеденных ржавчиной. Тут нет деревьев и травы, а небо будто темнее. Над крышами вражеской местности даже птицы не летают, и я совершенно не удивлюсь, если из их кранов течет мертвая вода.
— Это дом Громова?
— Не задавай лишних вопросов.
Замут нервничает. Он до хруста сжимает кулаки, щелкает ремнем портупеи и поправляет оружие. Молча выходит из кроссовера, и водитель поступает так же.
Я делаю вид, что меня нету, но прохлада от автомобильного кондиционера сменяется зноем, когда дверца машины распахивается и Чудовище кивком намекает мне поторопиться.
— Позвольте подождать в машине. А потом делайте что хотите. Я боюсь идти к Громову…
Глупостью было надеяться, что Замут прислушается. Он недовольно вздыхает, склоняясь ко мне, хватает запястье, насильно вытаскивает из авто. Неуклюже вываливаюсь, еле удерживая баланс и вдруг застываю.
Столбиком замираю, смотрю на Чудовище, а он на меня. И мир вокруг нас останавливается, перестает жить. Стираются границы бокового зрения и сердце колотится в унисон с частым дыханием. Я вижу свое отражение в черных глазах Чудовища. До мурашек красивых, а так нельзя. Его ладонь плавно скользит от запястья ниже, я успеваю прочувствовать, как Замут на долю секунды соединяет наши пальцы в замок и чуть сжимает, поглаживая тыльную сторону моей кисти. Мамочки…
Чудовищу до дрожи не хочется прерывать наш контакт, и он злится, молнией отстраняется. Потому что слышит за спиной хрип своего подчиненного:
— Командир, с этим что делать?
Лысое вражеское отродье в камуфляже и берцах указывает на Хорула. Мой страж испачкан в собственной крови. Она уже высохла и корками покрывает его лицо. Ему больно выкрученные руки, за которые он по обе стороны скован наемниками.
Чудовище отворачивается от меня и задумчиво окидывает взглядом владения. Что больше походят на тюрьму. Под стать изуверу Громову.
— Главпетуха прямиком в ангар для допросов.
Чудовище достает из кармана пачку сигарет, не оборачиваясь на меня, закуривает. Сизый дым вонючей отравой пробирается мне в ноздри. Морщусь, поджимаю пальцы на ногах, пригретые сухим асфальтом, жду своей участи.
Верчусь по сторонам в надежде на мирных прохожих, но здесь, на Бутырской сорок восемь точно все вымерли. Никого нет, только лай агрессивных собак доносится поодаль. Надрывный, неистовый. Рык бойцовских собак таких же диких, как и наемники, что темными душами бродят туда-сюда у забора Громова.
