под <действием> солнца, точно так же, когда сияет Дух в сердцах наших, приближаются к светоносности движения размышления нашего – что называется «духовным образом жизни»;
[480] тогда вопреки своей воле ум наш посредством некоей мысли влечется, словно в изумлении, к Богу.
3. Молитва же не является самостоятельной частью, отдельной от этих <вещей>, но она смешана с ними, иногда порождая их, иногда же рождаясь от них.
4. Итак, всякий человек в том размышлении, в которое он ввергает себя, просветляется, и в той мысли, которой постоянно занят ум его, он умудряется и становится еще более сосредоточенным на ней, если, думая о служении праведности, он размышляет о делах праведности, <и> бывает озарен.
5. Вот как может он угодить Богу делами своими, и вот что вредит служению его, и вот через что преуспевает он и просветляется в мысли своей.
6. Если, опять же, он думает о служении добродетели, <о том>, как он может угодить Богу в чистоте плоти своей, в труде молитвы, в очищении тела своего посредством поста, в чтении псалмов и в борьбе против всего, что препятствует ему; и <если он думает> о том, на сколь многие виды подразделяется добродетель и через какие ее составляющие части он обретает больше света и преуспевает, усердствуя в этом особенно, и что противоположно каждой из <добродетелей> – тогда благодаря этому становится он мудрым и глубоким.
7. А если о страстях, помыслах и их борьбе размышляет он – как следуют помыслы один за другим, и какая страсть соединена с какой, и каково начало первой и каков конец ее; и какой силой обладает каждая из страстей, и от чего она ослабляется и чем усиливается – он только сосредоточен на страстях и упражняет ум свой.
8. Но если он размышляет о Боге и изумляется свойствам Его и исследует одного лишь Бога, он просветляется, а в этом также заключены и вышеназванные <вещи>.
9. Они, конечно, сами по себе хороши, но они суть борения; и неправильно, чтобы мысль и знание души и тела полностью пребывали в них. Ни красота служения, ни знание состязаний и борений,[481] ни мысленное противостояние страстям не составляет цели надежды, которая нам проповедана – той, о которой Апостол сказал: постигнуть со всеми святыми, что широта и долгота, и глубина и высота,[482] и чтобы мы превосходили во всякой премудрости и во всяком духовном разумении.[483] Как можем мы умудриться и ощутить это, если мы только в противостоянии и противоборстве страстным помыслам, в спорах с ними и постоянной заботе о них пребываем ночью и днем?
