«Зато диплом не делать», – вдруг сообразил Алёха.
Точно. Ни диплом не делать, ни работу не искать. Да это ж здорово! Ему совсем не больно, ему даже интересно! А когда он окончательно умрёт, ему вообще станет всё равно.
От этих мыслей Алёха даже повеселел. А что, не всё так плохо! И мать не одна останется – у неё есть Бенька и Сергей. Поплачет, наверно. Но зато не разочаруется! И так и не узнает, что её старший сын – бездарность.
И на защите не позориться. И занятую тысячу не отдавать. Хотя нехорошо, конечно, ну да ничего – у Женьки она не последняя.
Но досадно, что у него такое идиотское… как это называется-то? Предсмертье? Да, наверное, если он находится в процессе умирания, оно и есть. Дурацкое какое-то. И дождь этот – вот будто бы нельзя было показать что поприятнее!
Дождь был, кстати, холодный, и Алёхина куртка уже начинала промокать, а уж его волосы и вовсе свисали на лицо сосульками, по которым сбегали струйки стылой воды.
Стоп.
Сосульками?
Алёха торопливо схватился за голову и, ощупав её, ощутил под пальцами довольно длинные – не до плеч, конечно, но куда длиннее его собственных волосы. Да ещё и жёсткие какие-то… что происходит? Сейчас его мозг покроет его шерстью на прощанье?
Передёрнувшись, Алёха вытянул вперёд руки и недоверчиво уставился на них. Нет, они не были покрыты шерстью – они просто были… не его. Совершенно точно! Это были абсолютно чужие руки – широкие, с короткими мощными пальцами и квадратными ногтями. Весьма грязные и, как говорят, натруженные – с плотными мозолями на ладонях у их основания и возле пальцев.
– Это чего? – зачем-то вслух прошептал Алёха.
Фу, какой же мерзкий у него голос!
Дверь сарая распахнулась, и в неярком прямоугольнике света возник тёмный человеческий силуэт. Что-то свистнуло, и на плечи Алёхи обрушилось… нечто – он не понял, что это такое, но удар вышел тяжёлым и пугающе болезненным.
– Я тебе сказал, лентяй бесов – займись лошадьми! Сказал или нет? – мужской голос звенел от ярости. Свист повторился, и второй удар, от которого Алёха попытался прикрыться руками, что оказалось крайне неудачной идеей, едва не опрокинул его на землю.
– Да ты что, сдурел? – выговорил, наконец, Алёха, скуля от яркой, жгучей боли и пятясь назад – опять в лужу, но сейчас это было неважно. – Псих… Я сейчас полицию...
– Ты как разговариваешь, лит?! – взвился мужик. – Головой стал скорбен? Так я вылечу тебя сейчас не хуже мага!
Он взмахнул рукой, и Алёха понял наконец, что его бьют длинным хлыстом, с которым мужик управлялся легко и буднично, как сам Алёха с зонтиком.
