18. Все времена года услаждали меня. Слаще всего была весна — ведь тогда можно было устраивать попойки среди расцветших роз; но и лето приносило много всяких радостей: дни становились длиннее и можно было проводить больше времени за завтраком и за обедом; поздней осенью спадала жара, пища быстрей переваривалась и поглощалась в большем количестве; приходила зима и еще сильней тянуло к еде; наступал полный отдых от всяких дел и трудов, и мы спокойно проводили время дома. Однако только было грустно — очень уж длинны зимние ночи; зато удавалось устраивать завтрак очень рано, не боясь порицаний, а выпивку затягивать до позднего вечера, так как и без того хватало времени, чтобы выспаться всласть.
19. Но есть правдивая поговорка, что зависть всегда готова нарушить благоденствие и что божество, мстя за излишнее благополучие, охотно подвергает судьбу человека крутым переменам, и говорю я это не из наблюдений над жизнью других людей, а размышляя о своих собственных делах.
20. Мой покровитель, который был для меня всем и стоял выше всех, он, показавший мне все прелести жизни, богатый, щедрый, наслаждавшийся своим достатком не меньше, чем я, он, владеющий всем своим наследственным имуществом, — даже уж и не знаю, что еще можно о нем сказать! — он теперь меня покинул и живет только для себя. Притом только кажется, что он живет и существует, на самом деле его уже нет в живых. Его уже не привлекает и гимнасий: "Так он погиб?" — может быть, спросит кто-нибудь; "Пожалуй, что так", — можно ответить. Впрочем, нет, о боги! Он не в бане, не на попойке, не на пирушке, он, можно сказать, уже не среди живых. Он ходит нагим, без всякой одежды, хотя он по-прежнему богат; он заразился самой тяжкой болезнью.
21. И мнится мне, он даже не сознает своей беды, но охотно предается во власть своей болезни или безумия — не знаю, как назвать то, что с ним случилось. Ему кажется, что он счастлив, да, он так думает, а живется ему ужаснее, чем если бы он сам себя проклял; богатство он ненавидит, от роскоши отворачивается, свое прежнее благоденствие называет несчастьем, в свои нынешние бедствия влюблен; кудри его грязны, кожа пожелтела, взгляд уныл, тело неопрятно, он ходит, бедный, в одном плаще под открытым небом, отказался даже от подстилки на земле; зной он терпит, в стужу раздевается догола, морит себя голодом, хотя мог бы и хлеба наесться досыта и воды выпить вдоволь; едва вздремнет, а потом почти всю ночь не спит, предаваясь унынию.
