Кто оранжевый такой?
Шерсть, как шелк, на ней лоснится,
Хвост пушистый и большой
Прям на зависть всем лисицам.
— Да вы, оказывается, поэтесса! — удивился я.
— Что вы! Никогда не писала стихов, — пожала плечами бухгалтерша. — Как-то само собой вышло. Альма сподвигла, — она погладила мою подружку.
От такого внимания к себе Альма смутилась и скромно отошла в сторону. Забегая вперед, скажу: с того дня при каждой встрече бухгалтерша читала мне новый стишок про Альму, и, в конце концов, сочинила целую поэму — ее даже напечатали в каком-то журнале.
А потом вдруг и сторож поселка отличился. Он никогда не держал карандаша в руке, но, после знакомства с Альмой, сразу нарисовал ее портрет. И очень неплохо. Я понял, что от Альмы исходит определенная энергия, которая побуждает людей к творчеству. Тогда я еще не знал, что в самой Альме заложены огромные творческие способности.
Что меня огорчало, так это боязнь Альмы темноты. С наступлением сумерек она начинала пугливо озираться по сторонам, прислушиваться к звукам. Я понимал, что темнота возвращает ее в тот страшный вечер, когда на нее напал душегуб. Я представлял, как она пыталась освободиться из железной петли, как все же это ей удалось, как потом скрывалась в овраге; представлял, какую боль она испытала, что пережила в ту ночь. Я снова успокаивал ее: обнимал, гладил, объяснял, что на участке ее никто не обидит, что теперь у нее есть защитник. Альма слушала меня, вздыхала, прижималась ко мне и… успокаивалась.
Укладываясь спать, я твердо решил никому не позволять не только поднимать на Альму руку — это само собой — но даже повышать на нее голос. Надеюсь, ребята, вы понимаете меня. Понимаете, что к тому, кто много пережил, кого много обижали, надо относиться бережно, ведь физические раны заживают, а вот душевные иногда остаются на всю жизнь. Такое бывает, ребята, бывает. И не только у собак.
Спали мы с Альмой на одной тахте, и опять во сне она вздрагивала и стонала, а то и отбивалась от кого-то. И вновь я успокаивал ее, как мог, но знал — душевную травму вылечит только моя забота о ней. Успокоившись и облегченно вздохнув, Альма уже засыпала безмятежно, но начинала храпеть. Она была юной, нежной и ласковой, но у нее болело горло, и она храпела, как старый волкодав.
