Речи к немецкой нации | страница 79



. Свобода была для них в том, чтобы оставаться именно немцами, чтобы по-прежнему самостоятельно и изначально решать свои дела в собственном своем духе, и в своем же собственном духе идти вперед в своем дальнейшем образовании, и чтобы распространить эту самостоятельность также и на потомков. А все эти блага просвещения, какие предлагали им римляне, назывались у них рабством, потому что приняв их, они вынуждены бы были стать чем-то иным, нежели немцами, стать наполовину римлянами. А само собою разумеется, полагали они, любой человек лучше умрет, чем станет чем-то подобным, и истинный немец может хотеть жить лишь для того, чтобы именно быть и оставаться немцем и такими же немцами воспитывать своих детей.

Они не все умерли; они не узнали рабства; они оставили свободу в наследство своим детям. Их упорному сопротивлению новый мир обязан тем, что он существует теперь таким, каков он ныне. Если бы римлянам удалось поработить и их, и искоренить их как нацию, как римляне и делали повсюду, – все дальнейшее развитие человечества пошло бы в ином, и навряд ли более благоприятном, направлении. Им обязаны мы, ближайшие наследники их земли, их языка и умонастроения, тем, что мы все еще немцы, что еще несет нас поток изначальной и самостоятельной жизни, им обязаны мы всем, чем были мы как нация с тех самых пор, им, – если только мы не вовсе погибли как народ и не иссякла в нас последняя капля их крови, – им мы будем обязаны всем, чем мы еще будем впоследствии. Им обязаны своим бытием даже и прочие племена, ставшие для нас ныне иностранцами, но по ним – наши братья; когда наши предки победили Рим, на свете еще не было ни одного из этих народов; победив его, они завоевали тогда и для них саму возможность их будущего возникновения.

Эти люди, и все, кто мыслит подобно им, победили потому, что их воодушевляло вечное, а это воодушевление всегда и необходимо одерживает победу над тем, кто не воодушевлен. Не мощью рук, и не совершенством оружия, но только силою духа завоевываются победы. Кто, жертвуя собою, полагает себе при этом ограниченную цель, и может рискнуть собой лишь до известной точки, тот прекратит сопротивление тут же, как только опасность для него достигнет этой точки, которой он никак не может оставить или обойтись без нее. Кто же не полагает себе вовсе никакой цели, но просто рискует всем, и тем высшим, что можно потерять здесь, на земле, – самой своей жизнью, – тот никогда не прекратит сопротивления и, без сомнения, победит, если только у его противника цель более ограниченная. Народ, который, как наши древнейшие предки, способен, пусть даже только в своих высших представителях и вождях, пристально всматриваться в облик из мира духов, – самостоятельность, – и возгореться любовью к нему, подобно нашим древнейшим предкам, наверняка одержит победу над народом, который, как римское войско, просто используют как орудием чужого господства и порабощения самостоятельных народов; ибо в этой борьбе первый может все потерять, тогда как последний всего лишь может кое-что приобрести. А такой образ мыслей, который смотрит на войну как на некую лотерею, и который еще прежде чем приступит к игре, точно знает, какой величины сумму намерен поставить на кон, – будет побежден любой причудой и фантазией. Представьте себе, к примеру, Магомета, – не действительного Магомета истории, судить о котором я, сразу скажу, не возьмусь, а Магомета одного известного французского поэта