– Немного. Тяжелые были дни.
– Из-за меня?
– В основном.
Смотрим друг другу в глаза. В его темных нет ни капли сожаления, а в моих… Боюсь представить, что именно он может прочесть в них.
Кто же ты такой, Никита? Кто ты и почему так действуешь на меня? На людей?
– Почему Клим? – спрашиваю я, вспоминая о его прозвище.
– Личные вопросы? – ухмыляется Никита.
Он сейчас кажется удивительно расслабленным и умиротворенным. Самое время попробовать наладить контакт.
– Почему нет? Мы же пытаемся общаться, а для этого неплохо бы разговаривать. Ну… – показываю пальцами говорящую собачку. – Бла-бла-бла. Понимаешь?
Никита качает головой, намекая на то, что я идиотка:
– Потому что Клименко. Ещё со школы прицепилось. А ты? У тебя есть погремуха?
– Ты точно не сидел? Что за базар, Клим? По фене ботаешь?
– Ты сама-то откуда таких словечек понабралась?
Тепло поднимается от груди до губ, и я улыбаюсь. Смеёмся вместе. Всего пара секунд, но кажется, это так много. Для нас это много.
– Да были у меня знакомые… Они не сидели, просто выделывались. Воры в законе недоделанные.
– Хороший круг общения для девочки.
– Очень…
– Ты так и не ответила на мой вопрос.
– У тебя научилась, – приподнимаю бровь, выразительно глядя в глаза.
Может, до него наконец дойдет, что задавать вопросы в пустоту совсем не прикольно.
– Я плохой пример для подражания, Аня.
Атмосфера меняется. Северный холодный ветер сдувает все веселье. Нет-нет. Я так не хочу.
– Ты уже назвал мое прозвище, – смущенно произношу я.
– Какое? – Никита задумывается и отводит на секунду взгляд. – Нюша? Серьезно?
– Ага. У меня была подружка в школе, и она ласково, по её мнению, звала меня Нюсей. Типа… Анюта, Нюта, Нюся. А мальчишки пересмотрели «Смешариков» и до десятого класса называли меня Нюша.
– А почему перестали? Есть же еще одиннадцатый класс.
Кусаю нижнюю губу. Как он так точно бьет по больным местам? А может, все мои места в той или иной мере больные?
Что ему ответить?
Знаешь, Никита, в одиннадцатом классе я стала соской номер один и все парни хотели меня трахнуть. А я вряд ли дала бы тому, кто зовет меня свиньей.
Вспоминаю это время, чувства растворяются в неопределенности. С одной стороны было весело, куча ухажеров, а с другой… Всем было плевать, какая я настоящая. Они хотели потусить со мной и моими «друзьями», бухнуть на халяву, а после хвастаться, с кем они были, что видели и так ли я хороша, как все считают. И я знала это, принимала и наслаждалась видимостью популярности, пока она не жахнула как следует по башке.
