— Нет, Алёнушка, — я накрыла ладони сестрички своими, стараясь не сравнивать руки. У сестрёнки пальчики были тоненькие, изящные, а мои едва в перчатки влезали. — Если судьба мне опозориться после свадьбы, так тому и быть. Не волнуйся раньше времени. Может, будет у нас с мужем всё хорошо.
Сестрица ноздри раздула, руки выдернула и с кровати вскочила.
— Я о тебе забочусь, а ты меня совсем не слушаешь! — топнула она ножкой, а у самой слёзы на глазах выступили.
Вот и поговорили.
— Ну, не сердись, — примирительно попросила я и, подумав, вытащила из ларца пряник. — Будешь?
— Сладкое портит фигуру, — наставительно заметила Алёнушка, но пряник взяла. — Ладно, не буду маме ничего говорить. Но за Финистом пригляжу. Мало ли что… — и она прикусила губу, оглядев комнату, а затем посмотрела на меня хитро. — Лада, одолжи мне свои бусы поносить. Я их верну к свадьбе. Уж больно они мне приглянулись, к платью новому подойдут.
— Модница! — фыркнула я, но бусы Алёнушке отдала. Не любила я украшения, да и на лебединой шее сестры они смотреться лучше будут.
Обрадованная, она примерила бусы, сверкнула белыми зубками и порывисто меня обняла.
— Спокойной ночи, Ладушка.
— Спокойной ночи, Алёнушка! — я потрепала её по голове, и сестрица упорхнула к себе в опочивальню. А я легла спать. Устала за день.
Утро началось с суматохи. Я толком проснуться не успела, как дверь в спальню распахнулась, и в комнату влетела мачеха, непривычно растрёпанная и взвинченная.
— Как тебе не стыдно! Мы о тебе заботимся, растим, жениха нашли приличного, а тебе всё мало. Любовь у неё, видите ли! Сбежать надумала?
Я удивлённо захлопала глазами, едва успев прикрыться одеялом. В комнату набились прислуга и охранники, с батюшкой и мачехой во главе. На заднем фоне маячила макушка сестры. И что самое страшное — у самой двери, прислонившись к косяку, стоял Финист и смотрел на творившееся безобразие со скучающим интересом.
— Что происходит? — поинтересовалась я, пытаясь справиться с волнением.
— Она ещё спрашивает! — мачеха подлетела ко мне и влепила пощёчину. Моя голова дёрнулась назад, на глазах появились слёзы. Не столько больно, как обидно. За что?
Руку мачехи, когда она снова замахнулась, я перехватила, не позволив ударить меня ещё раз. Посмотрела на прислугу — сплетни разнесутся быстрее, чем одеться успею.
— Я не сделала ничего дурного, — глядя на мачеху, твёрдо сказала я. — Пусть слуги покинут комнату, и мы поговорим.
Кажется, мой спокойный тон подействовал, и мачеха оглянулась на застывшую в дверях толпу, которая её взволновала мало — зато когда она увидела Финиста, наблюдавшего за безобразной сценой, глаза её удивленно распахнулись. Слуги ладно, они в поместье ко всякому привыкли, но посторонний человек!
