Балт на минуту задумался, а потом, надеясь на то, что Муму сможет «считать» информацию, написал свой домашний адрес, где должен жить или хотя бы бывать Муму, и несколько строк: «Мамочка. В пути меня не тошнило. Ленины таблетки помогли. Санаторий советский. Торгуют здесь всем. Так что не голодаю. Профессор Леонид Прокофьевич со мной вежлив. Не пристает. Занимаемся муравьями-комарами и микробиологией. Живем в горах. Твоя Настя».
Настя перечитала и, покраснев, спросила:
— А может, о том, что профессор не пристает, не стоит?
— Это, моя дорогая, как говорят киношники, десять метров бегущей собачки.
— Как это? — не поняла Настя.
— Ну, в брежневские времена, когда важные дяденьки из Министерства и ЦК приходили принимать фильм, они по долгу службы должны были что-то вырезать из фильма. Ну вот, смотрят они смотрят фильм, а там вдруг ни к селу ни к городу собачка бежит. Они и спрашивают у автора: «А собачка здесь к чему?» Режиссер с готовностью отвечает: «Собачка? Хорошо, вырежем». А остальное же остается! И если твоя телеграмма попадет им в руки и они вырежут про горы, профессора, начало-то останется. Только ты не требуй, чтобы слово в слово передали. Тогда, глядишь, и передадут слово в слово.
Настя аккуратно переписала текст, а Балт, когда она ушла, сжег свой черновик, а пепел высыпал в окно.
Оставалось надеяться, что хотя бы часть информации дойдет до Муму и Муму сможет ее расшифровать.
Не закрывая окна, Балт расстелил постель, разделся и, поскольку Настя не возвращалась и его помощь, скорее всего, не потребуется, лег спать.
За долгие годы службы он привык ценить сон и использовал малейшую возможность, чтобы выспаться. Это нужно было не только для поддержания физических сил, но и для того, чтобы привести в порядок мысли. Впечатления, обрывки услышанных разговоров, факты, находясь в состоянии постоянного движения, трудноуловимы для разума. Если хочешь извлечь из всей полученной информации пользу, необходимо хотя бы на некоторое время отключиться от внешнего мира, и тогда они сами по себе могут составить правильные комбинации.
Проснулся он оттого, что почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Это была Настя. Она держала в руках листок из тетради и, помахивая им, улыбалась.
— Я прошу прощения, что разбудила. Но нас с вами везут на почту, — сказала она, едва сдерживая радость.
— Нас с вами? На почту? — удивился Балт.
— Да-да, представьте себе… я закатила Эмиру истерику, сказала, что, если моя мама сегодня же не получит телеграмму, отчим поставит на уши всю Москву. Они вычислят, где я нахожусь. И завтра сюда прилетят вертолеты. Он согласился, что лучше послать телеграмму. Но сам он отлучиться не может, потому что профессор здесь всего на сутки. Послать некого. Одну меня тоже отправлять страшно. И тогда он вспомнил о вас. Вот я пришла вас уговаривать. Он, кстати, как вы и говорили, десять метров бегущей собачки вырезал.
