Но только в сентиментальную эпоху, пишет U. Perone, «наивный» поэт может стать тем, чем мы хотим стать. «Сентиментальный поэт чувствует себя отделенным от античности и вместе тоскующим по ней... это чувство, спроектированное в идеальное, и есть условие наивности». Романтические ферменты налицо. Гёте и другие поэты нового времени не могли не быть сентиментальными поэтами. Классический канон красоты отныне реализуется не непосредственно, а как идеал романтический.
3.2. Гёте и его отношение к романтизму
Иоганн Вольфганг фон Гёте (1749—1832) — несомненно, величайший немецкий поэт, в нем воплотилась целая эпоха устремлений, чаяний и разочарований. В отличие от Шиллера, он держал дистанцию по отношению к философам-профессионалам. Тем не менее его сочинения полны философских идей, некоторые из них стали романтическими символами.
Гёте был одним из «штурмерцев»; к этому периоду относятся сочинения «Гец фон Берлихинген», «Прометей», «Страдания молодого Вертера», начало «Фауста» и «Вильгельма Мейстера». Конечно, он стремился смягчить романтизм и те последствия, которым положил начало Вертер: Гёте тяготила оголенная чувственность этого феномена, и не только в литературном плане.
В зрелый период жизни поэта вдохновлял классический канон красоты. Подобно грекам, ему хотелось поднять природу и реальность до высоты духовного. На деле гётевский «классицизм» был плодом «Бури и натиска», куда старая форма и новый смысл «предела» пришли из романтизма. Шуберт, один из критиков Гёте, заметил однажды, что предпочел бы ему Шекспира как поэта более прямого и непосредственного, рельефно и недвусмысленно описывающего человеческие пороки и добродетели.
Гёте не соглашался с шиллеровским делением поэзии на наивную (античную) и сентиментальную (новую). Сентиментализм казался ему болезнью, наивность же древних греков — признаком несомненного здоровья. И все же дух «модерна» и даже отвергаемого им сентиментализма присутствует в творчестве Гёте в виде вечной неудовлетворенности, критического настроя, тоски, возникающей сразу после очередного завоевания. Выходящая на первый план тематика внутреннего Я, борьбы со всем внешним и самим собой — не знак ли это безнадежной утраты античной гармонии, простой и светлой? «Классицизм не столько изгнал демона из Гёте, сколько приструнил его и призвал к порядку. Из гения-буревестника он сделал гения-романтика» (де Руджеро). И если Гёте и осуждал, то не душу романтизма, а патологические проявления этого феномена.
