Торопливо встал, придерживаясь за стену. Тут же увидел оникс — осколок тьмы на дощатом столе. Но почему-то не смог успокоиться, пока не повесил его на шею.
Да, камень едва его не убил, вызвав привычку тела — если ранен, умри. Но все равно это был его единственный шанс узнать все до конца. Пусть Закат просматривал свою старую колею, эта колея была его жизнью. В ее грязи была похоронена память о том, что было до его превращения в Темного Властелина. О нем настоящем.
Он помнил все, что видел во время болезни. Как построил замок. Как устал в него возвращаться. Как захватывал земли. Как убил свою королеву и впервые умер — от ее руки, а не Героя. Как умерла мать мальчика, позже ставшего Темным Властелином…
— Доброе утро, болезный!
Ежевичка вошла в комнату с бадьей, поддержала, помогла сесть. С умилением смотрела, как Закат умывается, но при попытке размотать бинты, которые закрывали левую руку, ногу и все туловище, остановила:
— Нет уж, кто повязки накладывал, тот их и снимать должен. Сейчас Ро придет, обожди чуток. Поешь пока.
Девушка правда пришла скоро, принесла в лукошке свежих яиц в крапушках помета. При виде Заката, уплетающего за обе щеки кашу, фыркнула, но от чести снять первый бинт отказываться не стала.
Под повязками обнаружились красные припухшие шрамы — следы от медвежьих лап на боку и плече, от сука на животе. Наверняка на спине, чуть левей хребта, заживала точно такая же уродливая рана. Медведь, отъевшийся за лето, так налег на убившее его оружие, что оно пробило человека насквозь.
Лекарки в четыре руки взялись щупать швы и срезать нитки.
— Повезло тебе, что кишки и желудок не задело, — улыбнулась Ежевичка, с усилием выпрямляясь. — Иначе ничего бы мы сделать не смогли.
Закат кивнул, недоверчиво касаясь похожей на звезду отметины. Он помнил, как однажды умирал от такой раны, долго, мучительно и мерзко. Но после воскрешений следов не оставалось, иначе он с ног до головы был бы покрыт шрамами. Вместо них были латки на рубахе.
— Ну все, считай, здоровый, — подвела итог Ежевичка. — Походишь пока с посохом, ну и живот с рукой береги. Но если мы тебя не выпустим, кое-кто мою скромную хатку штурмом возьмет.
Закат приподнял брови, но объяснений не дождался. Впрочем, далеко за ними ходить не пришлось — «объяснения» сидели на крыльце. Первым вскочил Пай:
— Господин! Вы… Я!.. — совершенно потерявшись в словах, замолк, счастливо улыбаясь и часто моргая. Светозар сказал проще:
