было бы очень тягостным непоправимым ударом по русскому делу и фронту. Это признают открыто даже честные идейные кириллисты. Какой мерзостный тон будет! Какой вред! — Бартельс пока молчит. На днях буду с ним говорить. «Критич<еские>» замечания к «Лету» уже написаны, вышлю на днях. Но все касается только органического заделывания швов разрозненного писания. Очень мы радовались успеху Вашего вечера! Ради Бога, пишите дальше «Пути Небесные», не оглядываясь ни на что. Что выйдет — то и будет хорошо. По стихотв<орению> Н. И. Гнедича:
Пушкин, Протей
Гибким твоим языком и волшебством твоих песнопений!
Уши закрой от похвал и сравнений добрых друзей;
Пой, как поешь ты, родной соловей!
Байрона гений, иль Гете, Шекспира,
Гений их неба, их нравов, их стран;
Ты же, постигнувший таинство русского духа и мира,
Пой нам по-своему, русский Баян!
Небом родным вдохновенный,
Ведь на Руси ты певец несравненный!
[86]Фрейд Вам совсем не нужен. Если встретимся в этом мире, то я расскажу Вам о нем в общих чертах. [87] А ковыряться Вам в нем ни к чему. Главное, берегите свое телесное здоровье. А остальное даст Господь.
Мы оба душевно обнимаем Вас. Сердечный привет Ольге Александровне. А Нат<алии> Ив<ановне> Кульман — скажите от меня земной поклон за заботу о Вас!
Ваш всегда И. А. И.
1935. апр. 20
<Адрес И. С. Шмелева:>
Mr. Iwane Chmélof
2. Bd. de la Republique Boulogne (Seine)
Frankreich. France.
<Адрес И. A. Ильина:>
Prof. Dr. I. Iljin
Berlin-Wilm
Sodener Str. 36 III.
И. С. Шмелев — И. А. Ильину <19.IV.1935>
19. IV. 35.
Булонь на С<ене>
Дорогой Иван Александрович, дай Вам Бог здоровья!
И насладился же, усладился же я великолепнейшей статьей-лаской Вашей о «Лете Господне» [88] и об авторе его — грешном рабе Иване! Так насладился-усладился, что целый день бегал по Парижу, отыскивая лампадку по сердцу, дабы затеплить ее и в кабинете, перед Богоматерью Херсонской, перед Богоматерью Сиэнской — Вашим даром от 23 дек<абря> 1930 года, и перед Св. Серафимом, полученным от почитательницы, собственной ее кисти. И нашел за 75 сант<имов> стаканчик «постный» с «остатками красного вина», чуть с розовинкой, но главное — с «ножкой» для подлампадника. И вышла из «французского выпивончика» лампадочка на-диво! И затеплил в подлампаднике, серебряном, на трех цепочках, лета 1841 г., как гласит проба-пробойка российская. Дар сей — от миланской почитательницы. И были гости: — Ив. Бунин с супругой и Галиной, [89] и Н. К. Кульман с супругой и ярый мой по-читатель и знаток, казак-поэт — тонкий, но нигде по гордости и строгости к себе не печатающийся — некий Вадим Никол<аевич> Родионов, посещающий по госпиталям одиноких, безвестно умирающих... — священный человек. И дивились, и ели солянку и кулебяку: было как бы благодарственное вкушание по окончании трудов «вечеровых», хотя Бунин положил только тот труд, что был на «вечере». Провожая Бунина в передней, услыхал от него «интимно сказанное»: «поздравляю Вас, дорогой, от души: прекрасно Ильин написал о «Лете», с нервом, с крепким словом, с подъемом, метко». А мой Родионов, как вошел, хотел начать с гимна Вам, но одумался, что ежели начнет с гимна, то... испортит аппетит и Б<унину>, и К<ульману>, по разным причинам. К<ульман> ревнив к критике, сам пишет. Но ина слава солнцу, ина слава луне...
