Остряки!
Когда пришел мой черед эмигрировать — я решил найти Аню и попросить ее стать моей советчицей на первых порах заграничной жизни. Потому что не знал, что меня ожидает. Был растерян, как все совки, намылившиеся валить. Всего боялся. Голова у меня шла кругом… Я подозревал, что никому в Европе не нужен, и что жизнь там не будет такой сладкой, как нам всем тогда казалось. Опасения эти, кстати, оправдались… и очень скоро.
Кружился как осенний лист… и отчаянно всем надоел «эмигрантскими разговорами».
Заграничный телефон Ани у меня был, но связаться с ней я, как ни старался, так и не смог. Позвонил по старому московскому номеру, знакомому еще со школы.
В ответ услышал не гудки, а какое-то электрическое клохтанье и завывание. Музыка заиграла. Менуэт. А затем чужой мужской голос прокричал в сердцах: Кто придет? Одноклассник? А жрать он захочет? Давай, доставай цыпленка из заморозки! Оловянная твоя голова! Пупырышки посмотри… не синие ли. Может, протух.
Затем этот посторонний голос пропал. К телефону подошла женщина.
— Алло.
— Добрый день, я хотел бы поговорить с Аней, если она сейчас случайно в Москве.
— А вы кто?
— Я — Антон, ее бывший одноклассник. Был у вас когда-то в гостях. Курицу ел.
— Курицу? А что вам от нее надо?
— От курицы — ничего. А вот от Анечки — да… надо… собираюсь уезжать, хотел с ней посоветоваться… о том. о сем.
— Аня в Вене.
— Знаю, знаю, может быть вы мне ее телефон дадите?
— А вы денег у нее просить не будете?
— Не буду, обещаю.
— Все обещают, а потом просят.
— Не буду просить. Ничего просить не буду. Но поговорить хочу. Потому что побаиваюсь новой жизни, порядков, не знаю, как себя поставить…
— Ладно, приезжайте, посмотрю на вас. если вы действительно такой смирный, дам вам номер телефона.
— Когда?
— Да хоть сегодня вечером. В семь. Вы дорогу помните?
— Забыл. Двадцать лет прошло.
— Доезжайте до метро «Молодежная», а потом идите к магазину обуви… Молодогвардейскую перейдите… по Партизанской идите, потом налево, там дома рядами… кирпичные пятиэтажки… в третьем ряду дом… похож на склеп… обшарпанный… подъезд открыт, потому что замок уже год как взломан… второй этаж… квартира…
— Понял, буду.
Вместо «пока» или «до встречи» опять заиграл менуэт. Тот же самый. Осточертевший. Боккерини. Сопровождался он почему-то негромким лаем и подвыванием. А потом тот же грубый мужской голос проорал: Кончай базар, скоро гости придут. Размораживай цыпленка! Пупырышки посмотри…
Я не стал его слушать, положил трубку.
