Ясмина долго стояла над платьем и раздумывала — стоит ли его надевать. Она была в отчаянье, ей казалось, что жизнь окончена. Что ждет ее впереди? Боль, унижение, насилие? Так стоит ли исполнять желания Фолкета? Может все для нее быстро закончится, если она будет противоречить ему, дерзить, не выполнять его прихоти? Что он сделает? Убьет? А перед этим? Всячески будет измываться над ней? Но если она будет делать, как он хочет, ей удастся избежать его издевательств? В этом она была неуверенна.
Ясмина все-таки решилась и надела это ужасное платье. Оно ко всем прочему еще оказалось и коротким — чуть выше щиколоток, а разрез достигал середины бедра.
Ясмина обулась в туфельки, которые ей подошли, расправила шелестящее платье и подошла к зеркалу, стоящему на туалетном столике. Странное платье, по покрою больше напоминающее сорочку, не скрывало изгибов ее фигуры, но плотная ткань не просвечивала.
«И на том — спасибо» — вздохнула Ясмина, перекидывая русые пряди волос на грудь, чтобы хоть как-то скрыть слишком низкий вырез и почти голые плечи.
Услышав скрип, Ясмина повернулась к двери. Там, на пороге стоял Фолкет. И тут до Ямины дошло, что все это время она сидела в открытой комнате, на ключ ее не закрыли! А впрочем, куда ей сбегать? Она, скорее всего, даже из замка не выберется, заблудится в нем.
— Прекрасно выглядишь, — странным тоном, похожим на мурлыканье, произнес Фолкет, закрывая за собой дверь и проходя в комнату.
— Не могу сказать то же самое про тебя, ты как был невзрачным и блеклым, так им и остался, — скривившись, как от оскомины, ответила Ясмина. — Ничего не изменилось. А, нет, ты свои космы прибрал. В косичку заплел?
— Опять дерзишь? — ухмыльнулся он, подходя к Ясмине, и окидывая ее неприятным жарким взглядом.
Ясмина очень захотелось сгорбиться, закрыться бы руками, а не только волосами, но она подавила этот порыв. Наоборот — выпрямилась назло ему (пусть смотрит!).
— А что ты сделаешь? — дерзко глядя на Фолкета, спросила Ясмина. — Опять ударишь? А ведь обещал моему брату, что не будешь бить!
— Ударю? Я тебя не бил! — очень искренне возмутился Фолкет, с трудом поднимая взгляд от груди Ясмины к ее лицу.
— А пощечина не считается?
— Пощечина? Да я слегка приложился к твоей щеке, она даже не покраснела, считай, погладил.
— А! Так это у тебя ласки такие! А то, что ты меня чуть не задушил, по-твоему, тоже ласки?
— Не поверишь, но да, бывают и такие ласки, а тебе лучше… не знать и не испытывать на себе мои предпочтения в… ласках, — усмехнулся он. — А если бы я тебя ударил по-настоящему, ты бы упала и я бы разбил твои пухлые губы и твой очаровательный носик. Имей в виду, и не нарывайся на это!
